Он с жаром описывал ей, переходя из одной квартиры в другую, то несимметричное пространство, которое хочет выстроить, рассказывал, какие там будут очаровательно-бесполезные укромные уголки.
— Я поставлю огромную ванну для твоих погружений, шезлонг, где ты сможешь отдыхать, найду театральный гримерный столик с лампами вокруг зеркала — они ведь тебе так нравятся! — а себе куплю велотренажер, и не смейся! Я буду каждое утро наматывать на нем по пять километров, что необходимо любой кабинетной крысе.
Его размах потрясал. Альбер ломал стены, забирал трубы специальным каркасом, скрывал его за зеркалами. Он был вдохновенен, как истинный художник. Поскольку он почти все придумал сам, Алина, отпустив на волю воображение, выдала самую безумную идею:
— И ты соединишь задние балконы наподобие застекленного мостика. Там будет много солнца и целый лес зеленых растений. Мы будем жить в замкнутой сфере, в своем мире, где, идя вперед, оказываешься в конце концов в начальной точке.
У Альбера аж дыхание перехватило. Отдышавшись, он поклялся, что именно так все и будет, даже если ему придется подкупить всех чиновников, чтобы получить разрешение на перепланировку. Впрочем, спешу уточнить: это не понадобилось — наши чиновники честны, но рассеянны, так что все получилось.
Итак, последовали недели жизни в строительном мусоре и месяцы общения с каменщиками, а потом с водопроводчиками, а еще с малярами… Около года они жили у родителей Алины. Мадам Берже не могла взять в толк, как это можно — объединять жилища, но не соединяться браком.
Я так подробно рассказала вам всю историю этой квартиры, потому что в ней, как в зеркале, отражается портрет самой Алины — замкнутой на себе, но с потайной дверцей, через которую Орланда и сбежал. Она себя не знает — ну так ведь кто же себя знает? Разве не все мы идем по жизни, как Алина, не ведая, кто мы такие, готовые схватиться за любое описание нас самих только потому, что это вселяет в человека сладостную иллюзию, будто он прост, как правда?
Да, еще одно: Алина, конечно, родилась под знаком Близнецов.
Она вошла в дом с константеновской стороны и вздохнула с облегчением, оказавшись в родных стенах. Алина и правда органично организованна — не зря Орланда поминал идеальный порядок в ее сумке, но она прошлась по гостиным из чистого удовольствия, отнесла портфель в кабинет, потом вернулась в кухню и замкнула круг, пройдя по стеклянному «мостику» в ванную. Там она тщательно сняла с лица косметику и погрузилась в воду.
Погрузилась — не фигура речи: в начале их совместной жизни с Альбером она однажды до смерти его перепугала. Он был в кухне — тогда еще треугольной и крошечной, и взбивал белки для суфле, а она принимала ванну, он ее о чем-то спросил, она не ответила, он пересек маленькую прихожую, вошел в ванную и увидел ее… под водой, с закрытыми глазами и волосами, колышущимися в воде вокруг головы. Классическое изображение утопленницы! Альбер уронил тарелку — та, конечно, разбилась, — рванулся к Алине и выдернул ее — совершенно изумленную — из-под воды.
— Что случилось? — невинным голосом спросила она.
— Ты же тонула!
— Да вовсе нет! Я всегда так делаю. Плаваю среди течений. Это так приятно.
— Что за течения? — спросил Альбер, все еще слишком напуганный, чтобы понять.
— Ну конечно, я понимаю, что в ванне, особенно такой маленькой, нет и не может быть никаких течений, но я мечтаю, воображаю, что я в лагуне, в тропиках, и волны несут меня и раскачивают.
Это единственная экстравагантная черта характера, которую позволяет себе Алина. Альбер не сразу и не просто к ней привык. Вначале он приходил и садился рядом, желая быть уверенным, что она вовремя вынырнет. Дело в том, что Алина, тренировавшаяся с детства, могла задерживать дыхание на целых две минуты — и ничего ей не делалось.
— А если однажды тебе станет плохо во время этих твоих экзерсисов? Ты утонешь?
— Нет, встряхнусь и выпрямлюсь.
Алина не находила в своих развлечениях решительно ничего суицидального.
Как известно, общественный транспорт медленнее машины, так что Алина уже готовилась «вынырнуть», когда Орланда добрался до улицы Малибран. Он оказался перед домом с широким фасадом и предположил, что Люсьен Лефрен вряд ли живет на первом этаже, поскольку справа расположилась бакалейная лавка, а слева — торговец газетами. Поднявшись по полутемной лестнице на второй этаж, Орланда увидел прикрепленную к двери визитную карточку. «Так, ладно, — сказал он себе, — остается подобрать ключ. Только бы никто не прошел мимо и не принял беднягу Люсьена за полного придурка». С третьей попытки Орланда попал наконец в квартиру своего нового хозяина. Он поставил сумку на стул и огляделся, в изумлении тараща глаза: неужели можно жить вот так?! Ну и «порядок»! Вот это, я понимаю, «чистота»! Старый линолеум вытерся до самой основы, древняя выщербленная фаянсовая раковина забита грязными тарелками, в комнате пахнет затхлостью, постель не убрана, помойка не вынесена: этот парень относится к своему жилью еще хуже, чем к ногтям! «С такими, как он, лучше не общаться! Я здорово рисковал, когда «ворвался» в него, не наведя справок, — а вдруг он наркоман, или дилер, или — не приведи Господь! — сифилитик?» Орланда брезгливо поморщился, чувствуя, как вздрогнули от отвращения двадцать поколений благовоспитанных прародительниц Алины. «Я не смогу здесь жить, пока все не вычищу, придется поселиться в гостинице. Черт, а деньги-то у меня есть?» — спросил себя Орланда под влиянием векового недоверия к людям без положения, без связей и без счета в банке.