Итак, Алина решила, что пора делать записи и что в понедельник она отправится в библиотеку и начнет читать критику. Она приступила.
Я смотрю на нее: она упивается работой. Это больше не скучная женщина с вокзала и не моральная инвалидка, безрадостно вышагивавшая рядом с Альбером. Перо скользит по белой бумаге, прописывая изящные арабески мысли, это напоминает полет перелетных птиц, вычерчивающих иероглифы в бледном предвечернем небе, буквы переплетаются, гласные легко цепляются к согласным, творя прелестную фарандолу, которая то и дело обрывается и тут же начинается вновь… Ох, метафоричность меня погубит, я могу «заразиться» Вирджинией — вот-вот начну сравнивать мелькание пера с движением волн, с гребнем сверкающей пены у кромки северных пляжей, со всем, что волнуется и колышется, но… вот ведь как странно — разум всегда подсказывает движения, не оставляющие следов. Неужели Шарль и его отказ воспринимать любую новую идею имеют надо мной такую власть? Неужели стоит говорить лишь о строго параллельных линиях, напоминающих борозды вспаханного поля и ряды будущих всходов, о нити, которую челнок заставляет скользить по утку? Не думаю, что способна творить изображения, в голову — вот ведь жалость! — приходит одна-единственная мысль — о бесконечной нити из клубка шерсти, превращающейся в вязаное полотно. Но хватит об этом: я чувствую мощный порыв, несущий Алину от коротких фраз к длинным стройным тирадам, пересыпанным сакраментальными «кто» и «что» (дивный метроном, отбивающий ритм!). Веселая гурьба слов самоорганизуется, марширует стройными рядами и ложится на бумагу, Алина находится внутри себя и одновременно присутствует на странице, ведомая твердой рукой, верной наперсницей и доброй служанкой любого замысла. Орланда, который в этот момент энергично наводит порядок в квартире Люсьена Лефрена, наверняка сказал бы на это: «Черт возьми, девочка моя! Если так любишь писать, какого фига корячишься над чужими книжками? Пиши свои!» А Алина, которой подобная мысль чужда, ответила бы, что задумывание и вынашивание литературного произведения — мужское дело, забывая, что изучает творение женщины: наставления матери так глубоко угнездились в подсознани, что Алина всегда автоматически следует им.
Возможно, кто-нибудь скажет, что Орланда чистит и трет, наводит марафет, а это — удел женщины, следовательно, я путаюсь в сексуальных идентичностях. Но разве мы видели, как именно он это делает? Женщина ухаживает за своим обиталищем — Орланда уничтожает, устраняет, выбрасывает… избавляется, ему и в голову не пришло отдать в стирку грязные простыни. Можете вообразить, чтобы так же поступала Мари Берже? Орланда сохранил привычку к чистоте, но ему плевать с высокой башни на имущество Люсьена Лефрена.
Вернувшийся в час дня Альбер застал Алину пишущей: накануне ее утомленный вид слегка встревожил его, но теперь он успокоился.
День третий: воскресенье
Субботний вечер Орланды затянулся до раннего утра воскресенья, он вернулся, ужасно устав от бурных развлечений, за которыми — увы! — мне не позволила проследить моя воспитанность, и заснул так крепко, что ему не помешали даже видения хозяина тела, в которое он переселился. В половине девятого Орланду разбудил телефон. Рефлекс заставил его подняться, подойти к комоду и не раздумывая снять трубку.
— Неужели ты наконец-то дома, Люсьен? — спросил чей-то хриплый голос, звучание которого сразу показалось Орланде отвратительным.
Люсьен? Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец сообразил, какое отношение имеет к нему это имя.
— Да, — ответил он коротко, не зная, с кем говорит.
— Когда ты вернулся? Неделю от тебя ни слуху ни духу!
Голос явно принадлежал пожилой женщине и был скорее сиплым, чем гортанным.
— Я был очень занят, — осторожно ответил Орланда.
Прямо перед ним на стене висело зеркало: накануне, выбрасывая хлам Люсьена на помойку, он счел его не слишком отвратительным и оставил себе. Он взглянул на отражение и, как и в первый раз, удивился своему новому облику: волосы взлохмачены, под глазами — темные круги, подбородок колючий из-за отросшей щетины, но все в целом совсем неплохо. Очень даже неплохо. Орланда удовлетворенно улыбнулся сам себе. Какой красивый молодой человек! Мне и правда повезло — я торопился, действовал совершенно бездумно и мог Бог знает на кого нарваться!