— Чего это с ним? — воскликнула мамаша Лефрен.
— Не знаю. Он вообще странный сегодня, — второй раз за день задумчиво произнесла Мари-Жанна.
Алина никогда не видела ничего подобного, а поскольку Орланда знал лишь то, что знала она, он был напуган и хотел как можно скорее забыть старую развалину. Несколько минут он бежал, словно надеясь, что, удалившись на достаточное расстояние от маленькой темной квартирки, сумеет выкинуть из головы все, что там увидел. Потом он притормозил, встряхнулся, вспомнил, что недоспал, и вернулся на улицу Малибран. Там он проявил осторожность — запер дверь на ключ и снял трубку с телефона.
Сны Люсьена были спокойнее, чем в первую ночь: возможно, ему понравилось, что Орланда сбежал?
В то воскресенье Альбер отправился на службу — поработать над планами, которые нужны были к понедельнику, что нередко случается в жизни инженера, и Алина смогла закончить выписки об «Орландо». Она еще раз, очень внимательно и вдумчиво, перечитала главы, предшествующие куску о превращении, и пришла в восторг, не найдя ни малейшего намека на бороду или усы. Разве что упоминание на первых страницах о легком золотистом пушке на щеках. За исключением этой детали, Вулф описывала их как розовые и пухлые щечки ребенка. В Константинополе, вставая поздно, Орландо велит завивать себе волосы и напомаживать их, душится, но не бреется. «Я не ошибаюсь», — сказала себе Алина. Закончив, она с легким раздражением перечитала некоторые комментарии, которые нашла в своей библиотеке. «Решительно, они настаивают!» — пробурчала она. Эдгар По населил свои рассказы бледными покойницами и заживо похороненными из-за трупа собственной матери, все это знают, и из академической благопристойности упоминают имя Альбертины только с понимающей улыбкой. Дюшатель, бывший научным руководителем ее диссертации, с особой иронией произносил слог «тин», что всегда очень веселило его коллег. Она исписала пометками поля на десяти страницах: там Орландо краснел, вздрагивал, трепетал и умирал от застенчивости в присутствии Саши.
— Он отличается от Клариссы Деллоуэй одним — у него лучше функционирует репродуктивный аппарат, — заявила она Альберу за завтраком.
Тот рассмеялся:
— Ты скажешь об этом в твоей лекции?
— В университетской аудитории не говорят об эрекции!
Теперь она была совершенно убеждена: превращение — не волшебное осуществление мечты несчастных транссексуалов, за которую они так дорого платят (а их просто выхолащивают): в 1928 году Вирджиния Вулф ничего не могла знать о подобных операциях.
Да что вообще могла позволить себе знать женщина, родившаяся в 1882 году?
«В наши дни для меня открыто любое знание», — подумала Алина.
Внезапно ее снова, как в пятницу, пронзила острая боль.
В четыре пополудни, выспавшись, отмывшись и одевшись, Орланда понял, что обедать поздно, а ужинать рано, решил ограничиться вредными и невкусными гамбургерами и, морщась, сожрал несколько штук. Кофе тоже оказался мерзким на вкус. «И что теперь?» — спросил он себя, с удивлением почувствовав, что растерян, дезориентирован. Чем заняться в городе человеку, если он один и у него нет никаких конкретных планов? Мари-Жанна и мамаша Лефрен не внушили ему желания знакомиться с другими друзьями Люсьена. Конечно, он мог бы сходить в кино, но с кем потом поговорить о фильме? Неужели он обречен скучать? При этой мысли Орланду передернуло от ужаса, и он решил наудачу побродить по улицам и отдаться на волю вдохновения. Был прекрасный апрельский вечер, свежий и солнечный, ноги сами принесли его к Иксильским прудам, где он с удовольствием разглядывал уток, которые двадцать лет оставляли равнодушной Алину. Дети бросали им черствый хлеб под умиленными взглядами матерей: приводя своих отпрысков в это место, те доставляли им удовольствие и не давали пропадать продуктам. Орланда пересек Камбрийское аббатство, любуясь прекрасными зданиями — их наконец-то начали реставрировать, — и вошел в лес. Первые листики создавали вокруг могучих черных ветвей легкий дымчато-зеленый ореол, — кажется, именно в это время они в детстве ходили в Гальский лес собирать дикие гиацинты?