Он тихонько рассмеялся: с тех самых пор, как буржуазия вынырнула из недр феодального общества, семейство Берже было ее неотъемлемой частью. Он может неделю жить, чем Бог пошлет, но потом века предусмотрительности и серьезного подхода к жизни неизбежно возобладают. «Черт, как здорово! Я — молодой парень, довольный жизнью, — не хочу оставаться без кола и двора. Мне необходим адрес хозяина дома, я напишу, что съезжаю, но нужно сделать все, как положено, без спешки. Так, пороемся в бумагах моего «хозяина», поищем договор».
Остаток дня он провел, посещая более чем средние квартиры, которые были ему по карману, так что к вечеру впал в жуткое раздражение. После «разделения» такого с ним еще не бывало, и в ипостаси Орланды он был безоружен против подобных неприятностей. Как поступила бы Алина? Сверившись с прошлым — увы, это было и его прошлое! — он с удивлением осознал, что Алина не допускала до себя дурное расположение духа. Она бывала грустной, напряженной или нервной — но только не разозленной. Если что-то случалось, она выходила из дома и — вперед! — чесала по улице, перебирала ножками, стучала каблучками, думая о другом. «А мне о чем подумать? — спросил себя Орланда. — Чем заняться?» В этот самый момент он проходил мимо витрины магазина и, увидев в стекле собственное изящное отражение, не стал дольше мучиться сомнениями: решено, он будет развлекаться!
Итак, мы расстаемся с Орландой и отправляемся к Алине, которая этим вечером принимает друзей.
К слову сказать, она почувствовала смутное разочарование, когда Люсьен Лефрен не явился к обеду. Алина рано ушла с работы, забежала в несколько магазинов и, нагруженная пакетами, вошла в дом со стороны Константена Менье: у нее было катастрофически мало времени, и она боялась, что молодой человек отвлечет ее. Но его не оказалось. Черт, ну почему его там не было?!
Альбер ждал Алину и резал овощи для жюльена. На то, чтобы приготовить изысканный ужин, у них оставалось всего два часа. Подобные марафоны совсем не пугали Альбера: у него, как у инженера, было невероятно развито организаторское начало, он любую работу планировал «от и до». О новоявленном брате он сказал только:
— Я так ошарашен, что раз двадцать мысленно возвращался к нему.
На тему Гонконга он тоже не слишком распространялся:
— Папаша Бордье терпеть не может тараканьих бегов, так что мы выедем из Брюсселя в девять, а пообедаем в Руасси — Ренье говорит, там отлично кормят. Да-а, уверенности нет ни в чем — ты же знаешь его гастрономический кретинизм!
— Ну, в данном случае — я имею в виду Ольгины, с позволения сказать, «таланты» — это даже кстати!
— Ах ты, добренькая моя птичка! Неужто научилась быть злоязычной?
«Забавно! — подумала про себя Алина. — Неделю назад я и впрямь не сказала бы ничего подобного!»
Потом она вернулась к взбиванию соуса и больше ни о чем таком не думала.
Когда все собрались, разговор начался именно с Гонконга, и Альберу пришлось сделать над собой колоссальное усилие, чтобы не злобиться на Ренье. Ольга исходила восторгами по поводу рикш, шелка и джонок:
— Скажи лучше — улицы, битком забитые транспортом — не проехать, не пройти, пробки повсюду и башня, нашпигованная компьютерами и компьютерщиками!
— Да, но залив, но китайское небо!
— Ночи безумные… — язвительно пробурчал Альбер.
Алина, почувствовав, что он готов сорваться, поспешила вмешаться:
— Садимся, ребята! Суфле ждать не любит!
За столом пришел черед Альбера поработать палочкой-выручалочкой: Шарль жаждал вернуться к разговору о Вирджинии Вулф.
— Ты прочла весь «Дневник» целиком?
Альбер перебил его:
— Алина, а ты призналась Жаклин, что прочла ее придурочную фантастику?
— Нет, мы не виделись.
— Ты прочла?! Неужели я наконец перестану быть одинокой любительницей фантастики? Я точно знаю, что многие с упоением читают детективы, так почему бы другим не совершать воображаемые путешествия по далеким галактикам?
— Ах, какой это кайф — запереться в своей уютной квартире после тяжелого рабочего дня во Дворце правосудия, где изо всех сил защищал невиновных, и на одном дыхании прочитать историю о каком-нибудь хорошеньком, аккуратненьком и уж-жасно кровавом преступлении! — мечтательно протянул Луи Лардинуа.