– Все кончается смертью, – говорил Орландо, усаживаясь на льду. Но Саша, у которой, в конце концов, не было ни капли английской крови, ведь она приехала из России, где закаты длиннее, рассветы менее внезапны и фразы часто остаются не законченными из-за раздумий о том, как лучше их завершить, – Саша смотрела на него с изумлением, может, даже посмеивалась, потому что он казался ей ребенком, и не отвечала. Постепенно лед начинал их холодить, что ей не нравилось, и она заставляла Орландо подняться, заговаривала с ним столь чарующе, остроумно и мудро (к сожалению, всегда на французском, который, как известно, многое теряет в переводе), что он забывал про замерзшую реку, про приближение ночи, про старуху – про все, что угодно! – и пытался рассказать ей – барахтаясь среди тысячи образов, столь же пресных, как и женщины, кои их вдохновляли, – какая она. Снег, сливки, мрамор, цветущие вишни, алебастр, золотистая сетка? Все не то! Она была, как лисица или олива, как морские волны, когда смотришь с высоты, как изумруд, как солнце на зеленом холме, еще не затянутом тучами, – во всей Англии ничего подобного он не встречал. Как Орландо ни копался в лексиконе, слов ему не хватало. Ему нужен был другой ландшафт, другой язык. Английский – слишком очевидный, слишком прямой, слишком сладкоречивый для Саши. Во всем, что она говорила, как бы откровенно и чувственно ни звучали ее речи, оставалось нечто недосказанное; во всем, что она делала, каким бы смелым оно ни выглядело, оставалось нечто потаенное. Так в изумруде таится зеленое пламя или в зеленом холме заключено солнце. Ясность, но мнимая, внутри же блуждает пламя. То приходит, то уходит – она никогда не сияла ровным светом англичанки – впрочем, тут Орландо вспомнилась леди Маргарет и ее юбки, и он обезумел от восторга, повлек Сашу по льду быстрее, еще быстрее, клянясь, что догонит пламя, нырнет за драгоценным камнем и так далее и тому подобное, и слова срывались с его губ страстными стонами поэта, истерзанного душевной мукой.
Но Саша хранила молчание. Орландо заканчивал твердить о том, что она лисица, олива или зеленая вершина холма, и рассказывал историю своего рода, и что их замок – самый старинный во всей Британии, что они происходят от римских кесарей и имеют право прогуливаться по Корсо (самая главная улица в Риме) в украшенном кисточками паланкине – привилегия, по его словам, дарованная лишь тем, в ком течет императорская кровь (ему была присуща горделивая наивность, впрочем, довольно милая), потом засыпал возлюбленную вопросами: Где ее дом? Кто ее отец? Есть ли у нее братья? Почему она здесь одна со своим дядей? И хотя Саша отвечала с готовностью, обоим становилось неловко. Сначала он подозревал, что ее положение не столь высоко, как ей бы хотелось, или она стыдится диких обычаев своего народа, ведь Орландо слышал, что женщины в Московии носят бороды, а мужчины ниже пояса сплошь покрыты шерстью, что и те, и другие мажутся салом, чтобы не мерзнуть, рвут мясо руками и ютятся в хижинах, в которых английский дворянин постыдился бы и скот держать, поэтому он старался на нее не давить. Поразмыслив, он заключил, что ее молчание вызвано другой причиной, ведь у княжны нет волос на подбородке, одевается она в бархат и жемчуга, и манеры у нее определенно светские, а не как у простолюдинки, выросшей в хлеву.
Что же она скрывала? В основе его чувств лежала громада сомнений – словно зыбучий песок под монументом, который внезапно смещается и заставляет содрогнуться всю конструкцию. Душевная мука накатывала неожиданно, и тогда Орландо впадал в такой гнев, что она не знала, как его успокоить. Возможно, Саше и не хотелось его успокаивать, возможно, подобное исступление ей льстило, и она нарочно его провоцировала – такова любопытная особенность московитского темперамента.
Но вернемся к нашей истории – в тот день они заехали дальше, чем обычно, и достигли части реки, где стояли на якорях суда, вмерзшие в лед. Среди них был и корабль посольства Московии, на главной мачте которого уныло поник стяг с черным двуглавым орлом, покрытый разноцветными сосульками длиной в несколько ярдов. Саша оставила на борту кое-что из одежды, и, предположив, что корабль пуст, они решили взобраться на палубу и поискать. Вспомнив пару эпизодов из своего прошлого, Орландо ничуть не удивился бы при виде каких-нибудь добропорядочных граждан, укрывшихся среди такелажа, что, собственно, и произошло. Не успели они подняться, как из-за канатной бухты показался матрос, занятый каким-то делом, и, очевидно, сказал по-русски, что он – член команды и готов помочь княжне найти, что ей угодно, зажег свечной огарок и исчез с ней вместе в трюме.