«Свободу» просветители понимали как добровольное подчинение закону. «Равенство» тоже имело для них гражданский смысл, — оно понималось как равенство всех людей — от пастуха до короля — перед законом. В дворянско-монархической Франции это означало прежде всего требование ликвидации всех сословных привилегий и неограниченной королевской власти. Напомним, что юридический статут Франции еще незыблемо покоился на полном произволе монарха. Это было выражено в горделивом изречении короля Людовика XIV: «Государство — это я!» Что касается третьего слова — «братство», то оно осталось лишь эмоциональным украшением политической программы просветителей.
При соблюдении ключевого принципа программы, а именно законности, формы государственной власти уже не имели для просветителей принципиального значения. «Лучшее правительство то, при котором подчиняются только законам», — писал Вольтер в «Философском словаре».
Просветители в большинстве своем были приверженцами «просвещенной монархии». Все свои надежды они возлагали на личность государя, полагая, что «добрый» и «мудрый» король, монарх-философ способен произвести в обществе все необходимые перемены. Отсюда их наивная податливость на ласки лукавых венценосцев. «Дидро, Даламбер и я воздвигаем вам алтари», — писал Вольтер Екатерине II.
Революция конца XVIII века после ряда потрясений юридически утвердила просветительский «закон» в качестве высшего государственного принципа. Он лег в основу всех буржуазных конституций, — увы, это не принесло людям того благоденствия, о котором мечтали просветители.
Вопрос о социальном, имущественном неравенстве внес в ряды просветителей известное смятение и раскол: самые сдержанные позиции занял Вольтер, весьма радикальные — Жан-Жак Руссо.
Вольтер не допускал мысли, что когда-нибудь социальное равенство станет фактом. «Это и наиболее естественная, но и наиболее химерическая идея». «На нашей несчастной планете люди, живущие в обществе, не могут не разделяться на два класса — на богатых, которые распоряжаются, и бедных, которые служат» («Философский словарь»). Признавая моральную неприглядность стяжательства, Вольтер (он сокрушенно разводил при этом руками, ссылаясь на несовершенство человеческой натуры) видел в тяге к богатству определенный стимул общественного прогресса.
Словно предвосхищая свой будущий спор с Руссо (в пятидесятые годы XVIII столетия Руссо выступит с резкими нападками на цивилизацию, которая, по его мнению, разрушила патриархальный мир «естественного человека», введя право частной собственности), Вольтер в поэме «Светский человек» (1736) писал: «Наши предки жили в неведении понятий «мое» и «твое». Откуда им было знать это? Они были наги. А когда ничего нет, то нечего и делить. Но хорошо ли это?.. Отец мой, не прикидывайтесь простачком, не называйте нищету добродетелью».
Весь узел противоречий в просветительном движении и самой французской буржуазной революции конца XVIII века сосредоточивался именно здесь, в этом коренном разногласии. Спор Вольтера и Руссо продолжали в годы Революции их последователи Дантон и Робеспьер. Он приобрел трагический оборот и, как известно, стоил жизни как одному, так и другому. Одержав победу над феодализмом, революция утвердила и победу принципа буржуазных частнособственнических отношений.
Франсуа-Мари Аруэ (1694–1778), сын парижского нотариуса, известный миру под литературным именем Вольтер, очень рано начал беспокоить парижские власти дерзкими эпиграммами на влиятельных лиц. За стихи, обличавшие принца-регента Филиппа Орлеанского, его одиннадцать месяцев продержали за решетками Бастилии. Но кара не подействовала. Годы, книги, встречи с критически мыслящими людьми, личный жизненный опыт, талант делали свое дело. Зрелый Вольтер — это первый поэт Франции, первый драматург и к тому же историк, философ, великий насмешник, непримиримый противник церкви, фанатизма, догматического мышления, — в конце концов властитель дум своего века, «умов и моды вождь» (Пушкин). Работоспособность его колоссальна. Он проявил себя во всех областях литературного творчества, нарушая устоявшиеся каноны, заявляя при этом, что «все жанры хороши, кроме скучного». «Он наводнил Европу прелестными безделками, в которых философия заговорила общедоступным и шутливым языком», — писал о нем Пушкин. Коронованные особы ухаживают за Вольтером. Правда, Людовик XV ненавидит его и побаивается, но папа Бенедикт XIV шлет ему лестное послание, Екатерина II вступает с ним в длительную переписку, Фридрих II, король Пруссии, осыпает его милостями. Однако Вольтер всегда начеку. И не без основания. Один из его читателей, почти мальчик, девятнадцатилетний Де ла Бар, в 1766 году казнен за безбожие: уликой послужил найденный у него «Философский словарь» Вольтера.