Читать онлайн "Орлеанская девственница" - Вольтер - RuLit

Вольтер

Орлеанская девственница

Для своей поэмы Вольтер использовал один из драматических эпизодов Столетней войны между Францией и Англией — освобождение Орлеана от осаждавших его английских войск. Замысел поэмы возник, очевидно, в 20-е годы XVIII в. Работал над ней Вольтер медленно, с большими перерывами. Первые песни были написаны к началу 30 — концу 40 гг.

Первое анонимное франкфуртское издание «Орлеанской девственницы» датируется 1755 г. В текст этого издания было вставлено много фривольных строк и эпизодов, искажены отдельные мысли, что очень возмутило Вольтера. Второе анонимное издание, предпринятое в Париже в 1756 г., также пестрело инородными вставками. По совету друзей поэт отказался поставить свое имя на книге. Поэма была издана в 1762 г. у братьев Крамеров в Женеве, в таком виде она переиздавалась несколько раз. Для этого издания поэт заметно смягчил сатиру на священнослужителей. Тем не менее сразу же после выхода «Орлеанская девственница» была занесена в «Индекс запрещенных книг».

В.И.Пащенко

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТЦА АПУЛЕЯ РИЗОРИЯ БЕНЕДИКТИНЦА

Будем признательны доброй душе, благодаря которой у нас появилась «Девственница». Как известно ученым и как явствует из некоторых черт самого труда, эта героическая и назидательная поэма написана около 1730 года. Из письма 1740 года, напечатанного в собрании мелких произведений одного великого государя, под именем «Философа из Сан-Суси»[1], видно, что некая немецкая принцесса, которой дали на время рукопись только для прочтения, была так восхищена осмотрительностью, с какой автор развил столь скользкую тему, что потратила целый день и целую ночь, заставляя списывать и списывая сама наиболее назидательные места упомянутой рукописи. Этот самый список наконец попал к нам. Обрывки нашей «Девственницы» уже неоднократно появлялись в печати, ценители здоровой литературы всякий раз бывали возмущены, видя, как ужасно она искажена. Одни издатели выпустили ее в пятнадцати песнях, другие в шестнадцати, восемнадцати, двадцати четырех, то разделяя одну песнь на две, то заполняя пропуски такими стихами, от которых отрекся бы возница Вертамона[2], прямо из кабачка отправлявшийся на поиски приключений[3].

Итак, вот «Иоанна» во всей своей чистоте. Мы боимся высказать слишком смелое предположение, назвав имя автора, коему приписывают эту эпическую поэму. Достаточно, чтобы читатели могли извлечь назидание из морали, скрытой в аллегориях поэмы. К чему знать, кто автор? Немало есть трудов, которые ученые и мудрые читают с наслаждением, не зная, кто их написал, как, например, «Pervigilium Veneris»[4] — сатира, приписываемая Петронию[5], и множество других.

Особенно нас утешает, что в нашей «Девственнице» найдется гораздо меньше дерзостей и вольностей, чем у всех великих итальянцев, писавших в этом роде.

Verum enim vero[6], начать с Пульчи, — нам было бы очень досадно, если бы наш скромный автор дошел до тех маленьких вольностей, которые допускает тот флорентиец в своем «Morgante». Этот Луиджи Пульчи, бывший почтенным каноником, написал свою поэму в середине XV века для синьоры Лукреции Торнабуони, матери Лоренцо Медичи Великолепного[7]; и передают, что «Morgante» пели за столом у этой дамы. Это была вторая эпическая поэма Италии. Ученые много спорили о том, серьезное это сочинение или шуточное.

Те, кто счел ее серьезной, основывались на вступлении к каждой песне, начинающемся стихами из Писания. Вот, например, вступление к первой песне:

In principio era il Verbo appresso a Dio:Ed era Iddio il Verbo, e'l Verbo Iui.questo era il principio al parer mio, ets

В начале было Слово — Слово Бога,Бог Словом был, и Слово было Богом,Все началось от этого порога, и т. д. (ит.).

Если первая песнь начинается Евангелием, то последняя кончается «Salve regina»[8], и это оправдывает мнение тех, которые полагали, что автор писал вполне серьезно: ведь в то время театральные пьесы, ставившиеся в Италии, извлекались из «Страстей» или из «Житий святых».

Те же, кто рассматривал «Morgante» как шуточное произведение, обратили внимание лишь на некоторые слишком большие вольности, там допущенные.

Моргайте спрашивает Маргутте, христианин он или магометанин:

Е se egli crede in Cristo о in Maometto.

Rispose allor Margutte: A dirtel tosto,Io non credo piu al nero che al azzuro;Ma nel cappone, о lesso о vuogli arrosto;…………………………………………..Ma sopra tutto nei buon vino ho fede;E credo che sia salvo chi gli crede.Or queste son tre virtu cardinale,La gola, e'l culo, e'l dado, come io t'ho ditto

Кто свят ему — Христос иль Магомет?

Маргутте отвечал: «Ни в чох, ни в сонНе верю я, — но верую в цыпленка,Когда на славу подрумянен он.…………………………………..А пуще верю я в стакан вина,Душа той верой будет спасена.Три главных добродетели мне святы:Зад, глотка и игра. Вот мой ответ (ит.).

Заметьте, пожалуйста, что Крешимбени[9], нисколько не затрудняющийся поместить Пульчи в ряду настоящих эпических поэтов, говорит, в его извинение, что это самый скромный и самый умеренный из писателей своего времени: «il phi modesto e moderato scrittore». В действительности он был предшественником Боярда[10] и Ариоста. Благодаря ему прославились в Италии Роланды, Рено, Оливье и Дюдоны[11], и он почти равен Ариосту чистотой языка.

Недавно вышло очень хорошее издание его con licenza de'superiori[12]. И, конечно, это не я его выпустил; если бы наша Девственница говорила так же бесстыдно, как этот Маргутте, сын турецкого священника и греческой монахини, я бы поостерегся ее печатать.

В «Иоанне» не найти и таких дерзостей, как у Ариоста; здесь не встретить святого Иоанна, обитающего на Луне и говорящего:

Gli scrittori amo, e fo il debito mio,Che al vostro mondo fui scrittore anch'io.…………………………………………E ben convenne ad mio lodatoCristo Rendermi guiderdon di si gran sorte, etc

Мне сочинителей любить пристало:Я в мире вашем сочинил немало.…………………………………….По праву наградил меня ХристосЗа то, что так его я превознес… (ит.).

Это заносчиво; и здесь святой Иоанн позволяет себе то, чего ни один святой в «Девственнице» себе никогда не позволил бы. Выходит, что Иисус обязан своей божественностью только первой главе Иоанна и что этот евангелист ему польстил! Подобное утверждение отдает социнианством[13]. Наш сдержанный автор не мог бы впасть в такую крайность.

Также весьма для нас утешительно, что сей скромный автор не подражал ни одному из наших старинных романов, историю которых написали ученый епископ Авраншский Гюэ и компилятор аббат Ланеле. Доставьте себе удовольствие прочесть в «Ланселоте с озера»[14] главу под заглавием: «О том, как Ланселот спал с королевой и как она вернулась к сиру де Лагану», и вы увидите, как целомудрен наш автор в сравнении со старыми нашими писателями.

Но quid dicam[15] о чудесной истории Гаргантюа, посвященной кардиналу де Турнону? Известно, что глава «О подтирках» — одна из наиболее скромных в этом произведении.

О произведениях современных мы не говорим; скажем только, что все старые повести, сочиненные в Италии и переложенные в стихи Лафонтеном, также менее нравственны, чем наша «Девственница». В общем, мы желаем всем нашим строгим цензорам тонкие чувства прекрасного Монроза; нашим скромницам, если только они существуют, простодушие Агнесы и нежность Доротеи; нашим воинам — десницу мощной Иоанны; всем иезуитам — нрав доброго духовника Бонифация; всем управителям в хорошо поставленных домах — распорядительность и умение Бонно.

К тому же мы считаем эту книжечку отличным средством против ипохондрии, угнетающей в настоящее время некоторых дам и некоторых аббатов; и если мы окажем обществу хотя бы только эту услугу, мы сочтем, что потратили время не даром.

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

СОДЕРЖАНИЕ

Нежная любовь КарлаVII и Агнесы Сорель. Осада Орлеана англичанами. Явление святого Дениса и пр.

Я не рожден святыню славословить,Мой слабый глас не взыдет до небес,Но должен я вас ныне приготовитьК услышанью Иоанниных чудес.Она спасла французские лилеи.В боях ее девической рукойПоражены заморские злодеи.Могучею блистая красотой,Она была под юбкою герой.Я признаюсь, — вечернею поройМилее мне смиренная девица,Послушная, как агнец полевой;Иоанна же была душою львица,Среди трудов и бранных непогодЯвлялася всех витязей славнееИ что всего чудеснее, труднее,Цвет девственный хранила круглый год.

О ты, певец сей чудотворной девы,Седой певец, чьи хриплые напевы,Нестройный ум и бестолковый вкусВ былые дни бесили нежных муз,Хотел бы ты, о стихотворец хилый,Почтить меня скрыпицею своей,Да не хочу. Отдай ее, мой милый,Кому-нибудь из модных рифмачей.

Державный Карл[16], в расцвете юных дней,В старинном Туре на балах пасхальных(Он был любитель развлечений бальных)Пленился, к счастью для своих земель,Красавицей Агнесою Сорель[17].Такого чуда не встречали взоры.Вообразите нежный облик Флоры[18],Стан и осанку молодых дриад,Живую прелесть Анадиомены[19]И Купидона шаловливый взгляд,Персты Арахны[20], сладкий глас сирены, —В ней было все; пред ней бы в прах леглиГерои, мудрецы и короли.Ее узреть, влюбиться, млеть от страсти,Желаний сладких испытать напасти,Глаз не сводить с Агнесы, трепетатьИ голос, к ней приблизившись, терять,Ей руки жать ласкающей рукою,Дать чувствам течь пылающей рекою,Томиться, в свой черед к себе маня,Понравиться ей — было делом дня.Любовь царей стремительней огня.В любви искусна, думала Агнеса,Что страсть их скроет тайная завесаНо эту ткань прозрачную всегдаНескромный взор пронижет без труда.

Чтоб ни один о них не знал повеса,Король избрал советника Бонно,Чью верность испытал уже давно:Он был носителем большого чина,Который двор, где все освящено,Зовет учтиво другом властелина,А грубые уста простолюдина —Обычно сводней, что весьма срамно.У этого Бонно в глуши укромнойБыл на Луаре замок — хоть куда.Агнеса тайно подплыла туда,И сам король приехал ночью темной.Их ужин ждал приятный, хоть и скромный;Бонно достал вино из погребов.Как вы ничтожны, пиршества богов!Любовники, смущенные заране,Во власти опьяняющих желаний,В ответ на взгляд бросали жгучий взгляд,Предвестие полуночных услад.Беседа, скромная, но без стесненья,Усиливала пламя нетерпенья.Король Агнесу взором пожирал,Нежнейший вздор украдкою шепталИ ногу ей ногою прижимал.

Окончен пир. Венеции и ЛуккиНесутся хроматические звуки;С тройным напевом сладкий голос свойСливают скрипка, флейта и гобой.Слова поют о сказочном герое,Который, в ослепительной мечтеПрийтись по сердцу деве-красоте,Забыл о славе и о поле боя.Оркестр был скрыт в укромном уголке,От молодой четы невдалеке.Агнеса, девичьим стыдом томима,Все слышала, никем чужим не зрима.

Уже луна вступила в свой зенит;Настала полночь: час любви звенит.В алькове царственно-позолоченном,На темном и не слишком освещенном,Меж двух простынь, каких теперь не ткут,Красы Агнесы обрели приют.Открыта дверь перед альковом прямо;Алиса, многоопытная дама,Ее не зря забыла притворить.О юноши, способные любить,Поймите вы и сами, без сомненья,Как наш король сгорал от нетерпенья!На пряди ровные кудрейУж пролит дивно пахнущий елей.Он входит, с девой он ложится рядом;О, миг, чудесным отданный усладам!Сердца их бьются, то любовь, то стыдАгнесин лоб и жжет и леденит.Проходит стыд, любовь же пребывает.Ее любовник нежный обнимает.Его глаза, что страсть восторгом жжет,Не оторвутся от ее красот.В чьем сердце не проснулася бы нега?

Под шеей стройною, белее снега,Две белых груди, круглы и полны,Колышутся, Амуром созданы;Увенчивают их две розы милых.Сосцы-цветы, что отдохнуть не в силах,Зовете руку вы, чтоб вас ласкать,Взор — видеть вас, и рот — вас целовать.Моим читателям служить готовый,Их жадным взглядам я бы показалНагого тела трепетный овал, —Но дух благопристойности суровыйКисть слишком смелую мою сдержал.Все прьлесть в ней и все благоуханье.Восторг, Агнесы пронизавший кровь,Дает ей новое очарованье,Живит ее; сильней румян любовь,И нега красит нежное созданье.

Три месяца любовники живут,Ценя свой обольстительный приют.К столу приходят прямо от постели.Там завтрак, чудо поварских изделий,Дарует чувствам прежнюю их мощь;Потом на лов среди полей и рощИх андалусские уносят кони,И лаю гончих вторит крик погони.По возвращенье в баню их ведут.Духи Аравии, масла, елей,Чтоб сделать кожу мягче и свежее,Над ними слуги пригоршнями льют.

Пришел обед; изысканное мясоФазана, глухаря или бекаса,В десятках соусов принесено,Ласкает нос, гортань и взгляд равно.Аи веселый, искристый и пенный,Токайского янтарь благословенныйЩекочет мозг и мыслям придаетОгонь, необходимый для острот,Таких же ярких, как напиток пьяный,Что зажигает и живит стаканы.Бонно в ладоши хлопает, хваляУдачные словечки короля.Пищеваренье к ночи их готовит;Рассказывают, шутят и злословят,Под чтение Аленовых стихов[21];Дивятся на сорбонских докторов,На попугаев, обезьян, шутов.Подходит ночь; искусные актерыКомедией увеселяют взоры,И, день блаженный завершая вновь,Над нежной парой властвует любовь.Им, завлеченным в сети наслажденья,Как первой ночью, новы упоенья.Всегда довольны, ни один не хмур,Ни ревности, ни скуки, ни бессилья,Ссор не бывает; Время и АмурВблизи Агнесы позабыли крылья.Карл повторял, обвив ее рукой,Даря подруге жаркое лобзанье:«Агнеса, милая, мое желанье,Весь мир — ничто перед твоей красой,Царить и биться, — что за сумасбродство!Парламент мой отрекся от меня;Британский вождь[22] грозней день ото дня;Но пусть мое он видит превосходство:Он царствует, но ты зато — моя».