Орлеанская девственница

Спустился вечер, — господин был дамой,Четыре вестника подходят прямоК красавцу Дюнуа сказать, что онОт имени хозяйки приглашенНа антресоли в час, когда ИоаннаПойдет за стол под музыку органа.И Дюнуа, весь надушен, вошелВ ту комнату, где ждал накрытый стол,Такой же, как у дщери Птолемея[52],Что, вечным вожделеньем пламенея,Великих римлян милыми звала,И возлежали у ее столаМогучий Цезарь, пьяница Антоний;Такой же, полный яств и благовоний,Как тот, за коим пил со мной монах,Король обжор в пяти монастырях;Такой же, за каким в чертогах вечных, —Когда не лгали нам Орфей, Назон,Гомер, почтенный Гесиод, Платон, —Отец богов, пример мужей беспечных,Вдали Юноны ужинал тайкомС Европой иль Семелою вдвоем.На дивный стол принесены корзиныРуками благородной ЕвфрозиныИ Талии с Аглаей молодой, —Так в небесах трех граций называют;Педанты наши их, увы, не знают;Там вместе с Гебою нектар златойЛьет сын царя, поставившего Трою,Который, вознесенный над землей,Утехою был Зевсу потайною.Вот за таким столом ГермафродитС бастардом поздно вечером сидит.Блистает госпожа своим нарядом,На ней алмазы — удивленье взглядам;Вкруг желтой шеи и косматых рукОбвязаны рубины и жемчуг;Еще страшней она была такого.Она бросается на грудь герою,И Дюнуа впервые побледнел.Но даже средь смелейших был он смелИ попытался нежностью взаимнойХозяйке отплатить гостеприимной.На безобразие ее смотря,Он думал: «Совершу же подвиг я!»Но не свершил: чудеснейшая доблестьЕй недоступную имеет область.Гермафродит почувствовал печаль,Но все ж ему бастарда стало жаль,И был в душе польщен он, без сомненья,Усильем, явственным для зорких глаз.Им были почтены на этот разОтвага и похвальные стремленья.««На завтра, — молвил, — можно отложитьРеванш. Но примените все уменье,Чтоб страсть преодолела уваженье,И приготовьтесь мужественней быть».Прекрасная предшественница светаУж на востоке в золото одета:А в этот самый миг меняет вид,Мужчиной делаясь, Гермафродит.Тогда, от нового желанья пьяный,Отыскивает он постель Иоанны,Отдергивает занавес и, грудьРукой бесстыдной силясь ущипнуть,К ней поцелуем приникая страстно,На стыд небесный посягает властно.Чем он страстней, тем более урод.Иоанна, гневом праведным вскипая,Могучую затрещину даетПо гнусной образине негодяя.Так видел я не раз в моих полях:На мураве зеленой кобылица,По масти — настоящая тигрица,На мускулистых и тугих ногах,Сбивает неожиданным ляганьемОсла, который был настолько глуп,Что, полный грубым и тупым желаньем,Уже взобрался на любимый круп.Иоанна поспешила, вне сомненья:Просить хозяин вправе уваженья.Стыд под защиту мудрецы берут,Не потерплю я на него гонений;Но если принц, особенно же гений,Становится пред вами на колени,Тогда ему пощечин не дают.И сын Алисы, хоть урод и плут,Досель таких не ведал приключенийИ никогда избитым не был тут.Вот он кричит; и мигом разный люд,Пажи, прислуга, стражи, все бегут:Один из них клянется, что девицаНа Дюнуа не стала бы сердиться.О клевета, ужасный яд дворцов,Доносы, ложь и взгляд косой и узкий,И над любовью властен тот же ков,Которым преисполнен двор французский!Гермафродит наш вдвое оскорбленИ отомстить немедля хочет он.Он произнес как только мог сердитей:«Друзья, обоих на кол посадите!»Они ему внимают, и тотчасПодготовляться пытка началась.Герои, драгоценные отчизне,Должны погибнуть при начале жизни.Веревкой связан Дюнуа и гол,Готовый сесть на заостренный кол.И сразу же, чтоб угодить тирану,К столбу подводят гордую Иоанну;За прелесть и пощечину ееЕй злое отомстит небытие.Удар кнута терзает плоть бедняжки,Она последней лишена рубашкиИ отдана мучителям своим.Прекрасный Дюнуа, покорный им,Сбирается в последнюю дорогуИ набожно творит молитву богу;Но как найти в глазах его тревогу?Он палачей своих дивил порой;В его лице читалось: вот герой!Когда ж героя взоры различилиЧудесную отмстительницу лилии,Готовую сойти в могильный склеп,Непостоянство вспомнил он судеб;И, зная, что ее посадят на кол,Такую благородную в борьбе,Прекрасную такую, он заплакал,Как никогда не плакал о себе.Не менее горда и человечна,Иоанна, страха чуждая, сердечноНа рыцаря смотрела своегоИ сокрушалась только за него;Их юность, тел прекрасных белоснежностьВ них против воли пробуждали нежность.Такой прекрасный, скромный, нежный пылРодился лишь у края их могил,В тот миг, как колокольчиком зазвякал,С досадой прежней ревность слив теперь,И подал знак, чтоб их сажали на колПротивный небесам двуполый зверь..Но в тот же миг громоподобный голос,На головах вздымая каждый волос,Раздался: «Погодите их сажать!Постойте!» И решили подождатьЗлодеи, обнаружив не без страхаНа ступенях огромного монаха;Веревкою был препоясан он,И в нем легко был узнан Грибурдон.Как гончая, несясь между кустами,Почует вдруг привычными ноздрямиЗнакомый запах, сквозь лесную сень,Где скрылся убегающий олень,И вот летит вперед на резвых лапах,Не видя дичи, только чуя запах,В погоне перепрыгивает рвы,Назад не поворотит головы;Так тот, кому патрон Франциск Ассизский,Примчался на погонщике верхомПройденным Девственницею путем,Упорно добиваясь цели низкой.«О, сын Алисы, — так воскликнул он, —Во имя сатанинских всех имен,Во имя духа вашего папаши,Во имя вашей набожной мамаши,Спасите ту, по ком томлюсь, любя.Я за обоих отдаю себя,Когда на рыцаря и на ИоаннуНегодованье охватило вас,На место непокорных сам я стану;Кто я такой — вы слышали не раз.Вот, на придачу, мул, весьма пристойный,Примерный скот, меня носить достойный;Он ваш, и я б охотно присягнул,Что скажете вы: по монаху мул.О Дюнуа я толковать не стану,Что проку в нем? Подайте нам Иоанну;За девушку, которой пленены,Не пожалеем мы любой цены».Иоанна слушала слова такиеИ содрогалась: помыслы святые,И девственность, и слава для нееДороже сделались, чем бытие.И благодать, святой подарок божий,Прекрасного бастарда ей дороже.Она в слезах молила небеса,Да пронесут они опасность мимо,И, закрывая грустные глаза,Незрячая, желала быть незримой.И Дюнуа был скорбью обуян.«Как, — думал он, — расстриженный болванВозьмет Иоанну, Францию погубит!Судьба волшебников бесчестных любит,Тогда как я, послушный до сих пор,Я потуплял горящий страстью взор!»Услыша вежливое предложенье,Улыбкой отвечал Гермафродит;Готов его принять без возраженья,Уже доволен он и не сердит.«Вы с мулом, — он монаху говорит, —Готовы оба будьте: я прощаюФранцузов; я их вам предоставляю».Владел монах Иакова жезлом,И перстнем Соломона, и ключом;Он также обладал волшебной тростью,Придуманной египетским жрецом,И помелом, принесшим с дикой злостьюБеззубую к цару Саулу гостью,Когда в Эндоре, заклиная тьму,Она призвала мертвеца к нему.Был Грибурдон не хуже по уму:Круг начертав, он взял немного глины,Помазал ею нос своей скотиныИ произнес слова — источник сил,Которым персов Зороастр училУслыша сатанинское наречье, —О, чудеса! О, власть нечеловечья! —На две ноги тотчас поднялся мул,Передними уздечку отстегнул,Густая шерсть сменилась волосами,И шапочка явилась над ушами.Не так ли некогда великий царь,За злобу сердца осужденный богом[53]Быком щипать траву по всем дорогам,Стал человеком наконец, как встарь?Под синим куполом небесной сферыСвятой Денис, печален свыше меры,Услышал Девственницы слабый стон;К ней на подмогу устремился б он,Когда бы сам он не был затруднен.Денисовой поездкой оскорблен,Один весьма почтенный небожитель,Святой Георгий, Англии святитель,Открыто возмущался, что ДенисБез позволения спустился вниз,Стараясь, как непрошеный воитель.И скоро, слово за слово, они,Разгорячась, дошли до руготни.В характере британского святогоВсегда есть след чего-то островного:Пускай душа в раю поселена,Родная всюду скажется страна;Так выговор хранит провинциальныйСановник важный и официальный.Но мне пора, читатель, отдохнуть;Мне предстоит еще немалый путь.Когда-нибудь, но только не сегодня,Я расскажу вам, с помощью господней,К каким событьям это привело,Что сталось с Девой, что произошлоНа небе, на земле и в преисподней.