– А заодно, уважаемый граф, поведайте нам, пожалуйста, как вы в детстве защищали от врагов свою семью.
– Вы думаете, это интересно? – Де Лазиски сел на место и с сомнением посмотрел на принца.
– Да, разумеется, – подхватил Субиз. – Не очень представляю, как может ребенок…
– Хотя, зная о вас все то, что я знаю… Поверить в подобное не так уж и трудно, – кивнул де Прованс.
Де Лазиски на минутку закрыл глаза и вздохнул:
– Откровенно говоря, принц, я бы тоже не представлял, если бы это произошло не со мной, а с кем-то другим. Но так было, что поделаешь…
– Мы ничуть не сомневаемся в вашей честности, уважаемый граф, – заверил его де Брольи, – и ждем интересного рассказа.
– Кстати, я буду рассказывать по-немецки, вы не против, маршал?
– Только помедленней, пожалуйста. Иначе я буду плохо понимать.
– Конечно, – кивнул де Лазиски. – Итак, слушайте…
12 февраля 1713 г. от Р. Х., владения турецкого
султана Ахмеда III, молдавский городок Бендеры,
временное жилье семьи гетмана Пилипа Орлика
Ну вот, наконец сыночек, кажется, заснул… На всякий случай Ганна еще минут пять качала привязанную к потолку колыбель, в который сопел малюсенький Яшунька, потом на цыпочках подошла к окну, согрев дыханием замерзшее оконное стекло, продышала небольшой круг. Но ничего интересного на улице не увидела: низкие серые тучи, приземистые крыши убогих хибарок, узкий переулок, занесенный грязным снегом. Вот и весь пейзаж.
Женщина присела на длинную голую лавку, вытянувшуюся вдоль всей стены. Оглянулась на колыбель: младенец спит… Да, конечно, можно было бы передоверить малыша заботам служанки Килины, однако, чувствуя беспокойство, которым был пропитан ледяной зимний воздух, женщине хотелось быть как можно ближе к детям. Особенно к самому маленькому из них…
Скрипнули двери: это вошла Марта – ее третья доченька.
– Ма-а-а!. – начала она с порога. Ганна мигом приложила палец к устам, стрельнула глазами на колыбель: дескать, тише, братца не разбуди!..
Марта на цыпочках подбежала к ней, взобралась матери на колени, обвила малюсенькими ручонками ее шею и зашептала на ухо:
– Ма-а-а, а когда мы пойдем читать?
– Не сейчас, Марточка.
– Ну…
– Иди-ка к другим.
– Нет.
– Почему?
– Там Григорий с Мишунькой о чем-то все шепчутся, шепчутся… Неинтересно!
– А девочки?
– Настя вышивать села, Варка ей помогает.
– Ну так и ты им помогай.
– А я не умею.
– А ты учись, доченька, учись.
– Ой, да я не умею…
– Вот и научишься.
– Ма-а-м-а-а, я боюсь иглой палец уколоть!
Ганна лишь вздохнула.
– Ну ма, давайте почитаем!
– Не до этого, доченька, не до этого сейчас. А что Марусенька?
– Ой, она еще маленькая для меня и совсем глупая!
Ганна невольно улыбнулась: сама Марта лишь на год старше, а уже себя большой считает… Ишь!
– Хорошо, тогда иди к Килине.
– Килина по хозяйству крутится, а я ж не могу быть вместе с ней!
– Почему?
– Да ведь я – Марточка-паняночка красная! Вот…
Дочкины слова будто бы ножом полоснули по сердцу. Ганна невольно зажмурилась и прошептала:
– Ну вот что, паняночка моя, иди-ка к девочкам, пожалуйста.
– Ма-а-а, а читать?
– Я здесь с Яшунькой сижу и папочку нашего в окошечко высматриваю – так как же пойду с тобой?!
– Так скажите Килине, пусть она посидит…
– Неужели же первой к папочке должна из дому служанка выйти, а не матушка, любимая его женушка?
– А можно здесь с вами вместе посидеть?
– Зачем?
– Да ведь и я тоже хочу папочку высматривать.
– Нет-нет, ты еще Яшуньку разбудишь.
– Я тихонечко-тихонечко буду сидеть, словно серая мышка за печечкой!
– Сказано же, нет! Ступай к девочкам.
Марта лишь вздохнула.
– Иди, прошу…
Дочка молча слезла с материнских коленей и так же на цыпочках вышла прочь. Ганна лишь уныло вздохнула, наблюдая за девочкой.
«Марточка-паняночка красная» – это Пилип так ее называет, а девочке это очень нравится, вот и повторяет при любой возможности.
Паняночка красная…
Ганна поджала нижнюю губу.
Дети, дети! Что же с вами будет?! Григория давно уже надо бы в академию отдать, Мишуньке тоже вскоре время учиться идти – и где ж она, академия эта?! По ту сторону Дикого Поля, а они – вот по эту. А здесь университеты-академии – жизнь беглецов. Разве что полвоза книг – остатки роскоши, которую удалось спасти из всей библиотеки. Но разве этого на всю жизнь хватит?! Вон Гришуня к философии так и тянется…