- Да, - ответил тот. - Путешествуем!
- Хорошие края, - сказал капитан. - Тепло, много вина, жгучие женщины!
- Назойливые гости, - в тон ему продолжал Андрей.
- Подозрительные субъекты!
- Всякие неожиданности!
- Да, да, неожиданности. Думаешь ты самостоятелен, думаешь, что тебе позволительно путешествовать, ан, нет! Всегда рядом люди, верные императору.
- Да, да, - поддержал Андрей. - Фискалы, ищейки, сыщики! Меня, между прочим, предупреждали о вас. Велели не церемониться, если я увижу, что вы превышаете свои полномочия.
- Полномочия свои нужно доказать, - сказал капитан, но уже робко, не понимая надменного собеседника.
В комнате стало тихо. Окружающие прислушивались к разговору.
- Вот что, - сказал Андрей. - Не портьте нам вечера. Завтра я к вашим услугам.
"Мишель" оставил гитару, встал, потянулся и посмотрел в сторону непрошеного гостя.
- Топчемся, топчемся на месте, - добродушно сказал он. - Надо бы и подраться, пора и честь знать. Какой я гусар, если за целый месяц никого не вышвырнул через окно.
Кудейкин поднялся, поблагодарил за чудно проведенное время, раскланялся, сказал, что будет рад видеть всех у себя, хотя бы завтра, особенно барона Андрея и его сестру, которые, наверно, недолго здесь пробудут, потому что климат местный для петербужцев очень вреден.
Вечер был безнадежно испорчен. Расходились почти молча. Зубов успел пожать руку Людмиле и почувствовал, что она ответила ему.
Следующий день начинался бестолково. Зубов пошел в тюрьму, чтобы выполнить формальные свои обязанности, но "Иуду", как он окрестил вчерашнего офицера, не застал, а без него не пропускали даже в тюремный двор, хотя дрожали и трепетали перед полковничьим чином. Затем с час просидел за бутылкой шампанского с Мишелем, помогая ему уточнить карту местности; на маленьком бурном базаре осадил зарвавшего казака, который приставал к женщине, и к обеду был во дворе армянского купца. Не заходя в дом, он нашел хозяина, предложил денег, попросил накрыть стол, не скупиться, выставить все, чем богата местная кухня. Купец денег не брал, стол накрывать не желал, спокойно отвечал, что господа офицеры все давным-давно съели и выпили, что их воля отнять у него последнее, что у него нет сил сопротивляться, но пусть это будет на совести русской армии, доблестной армии, великой армии и так далее...
"Вот заладил", - подумал Зубов, и вдруг увидел худенького мальчика, поднимавшего со дна колодца ведро. Зубов мог поклясться, что никогда его не видел, но мальчишка был странно знаком. Наполнив ведро и опустив голову, подросток прошел мимо офицера, но перед тем, как они разминулись, стрельнул глазами: Зубов узнал - это был мальчишка из подвала, убийца Рябова.
"Он меня узнал, - подумал Зубов. - Сейчас смоется. Кликнуть солдат? Для чего? Рябов убит, ему не поможешь, да я и не хотел бы помогать ему. Свое он заслужил.. Да, но что я скажу его превосходительству? Бежал в мое отсутствие? Пожалуй! Бежал в мое отсутствие, я ни о чем не знал. Будет мне играть в политику. Я жить хочу! Как этот мальчишка! И вообще просто жить."
Зубов еще немного походил возбужденно по двору, подумал и решительно направился в комнату Людмилы. Женщина сидела на диване и, подобрав под себя ноги, читала.
- А где барон? - спросил Зубов, с трудом удерживаясь от желания обнять Людмилу.
- Не знаю, - сказала она грустно. - С утра куда-то ушел. Кажется, он догадывается обо всем!
- О чем? - спросил Зубов, хотя знал, о чем шла речь, и сердце его гулко забилось.
- Ах, оставьте! - ответила она. -Мы же не дети! Зубов сделал два шага, встал на колени перед Людмилой, взял ее безжизненные руки в свои и покрыл их поцелуями.
- Я люблю тебя, - говорил он. - Я тебя люблю. Ты слышишь меня! Я люблю!
- Перестаньте! Он может сейчас войти!
- Вот и прекрасно! - воскликнул Зубов, поднимаясь. - Вот и прекрасно. Я сам хотел признаться ему во всем, просить твоей руки. Ведь ты согласна, я вижу, что согласна. И дело только за братом.
- Не брат он мне, - произнесла Людмила почти шепотом.
Почему-то Зубова это не поразило. Будто он знал об этом давно, с первой минуты знакомства с ними, знал, хотя и не думал, старался не думать об их взаимоотношениях.
- Простите, Арсений! - одними губами произнесла Людмила.
- Это моя вина. Моя!
- Ты его любишь? - спросил Зубов.
- Не знаю, я ничего не знаю... Я дважды ему обязана жизнью! Лучше него нет! Знайте, нет никого лучше него, - и она заплакала. - Нет, нет, нет, твердила она.
День померк. Зубов вышел на крыльцо, постоял минуту. Прошел к сараю, где стояли лошади. Оседлал своего мерина, выехал за ворота. Перед ним неожиданно объявился Кудейкин.
- Полковник, вы меня, сказывают, искали! Прошу прощения, был занят, но сейчас к вашим услугам.
Зубов поднял на дыбы лошадь и крикнул хрипло:
- Уйди, скотина, растопчу!
И, хлестнув мерина, понесся в степь. За ним, как шлейф дыма, потянулась бурая пыль, как будто всадник горел, сгорал, пока не пропал совсем в степных просторах.
Глава десятая
Очнувшись, Томас долго не мог понять, что с ним случилось и где он. В кромешной темноте издалека доносились два голоса - мужской и женский. Мужской, как понял Томас, гневался, женский не то оправдывался, не то утешал. "Неужели я на том свете, - подумал неунывающий кузнец, - и за право владеть моей душой спорят черти и ангелы?" Его слегка поташнивало, думать ни о чем не хотелось, и он снова впал в легкое забытье.
Придя в себя, Томас услышал, что спорящие голоса приблизились: ему показалось, что женский голос плачет, мужской на чем-то настаивает, угрожает, требует. "До сих пор не поделили,- подумал он. - Было бы о чем спорить, грешник, как грешник, не хуже и не лучше других."
Голоса стали еще ближе, и скоро Томас стал понимать обрывки фраз.
- ... твой братец, твой...
- ... погубить меня... Гачаг Наби... Только о себе...
- ... трус... А если придут... Женщина в темнице...
- ... кому должен, скажи, кому должен...
Постепенно мысли кузнеца прояснились, и он, превозмогая острую пульсирующую боль в левом виске, стал вслушиваться в разговор, который вели Айкануш и Карапет.
- Я никому не должен! - крикнул Карапет. - Никому, ты слышишь!
- Я не говорю, что ты должен. Но скажи об этом спокойно. Приди, разберись, зачем же сразу драться. Может ты убил братца своего.
- Его убьешь, как же! А у тебя, кафанка, ни стыда, ни совести. Принимаешь в доме среди ночи постороннего мужчину и требуешь от меня спокойствия. Может, еще нужно было постеречь вас, чтобы мой позор не вышел окончательно из этого дома.
- Замолчи, о чем ты болтаешь!?
- Конечно, - сказал Карапет громко. - Я болтаю. Я болтаю! А у тебя ночью гость. Откуда, зачем? Почему он сюда пришел? Наверно не в первый раз!
- Ну, уж, если хочешь знать правду, не в первый. Он еще вчера приходил. Чачу пил. Узелок с едой унес.
- Еще бы, ты стала в его объятиях мягкой, как воск... И свечи, три свечи сожгла, -с тоской воскликнул Карапет.
- Господи, при чем тут свечи... Свечи, между прочим, мои, я их в приданое принесла!
- Как и этот дубовый пень!
- Да, как этот дубовый пень! Как и себя, свою молодость! Тебе, плюгавому, отдала! - Томас услышал, что кафанка всхлипывает.
- Чуть что, сразу слезы! - растерянно пробормотал Карапет. - Нарочно плачешь, разжалобить хочешь.
Айкануш плакала не отвечая.
- Ну, чем тебе плохо живется? - спросил потише Карапет: видно было, что он жалеет о своей грубости. - Живем, никого не трогаем. Ну, кто нам Гачаг Наби, кто нам Хаджар? У них своя жизнь, у нас своя.
Кафанка заплакала громче.
- И почему именно от нас должен идти этот дурацкий подкоп,- раздражаясь продолжал Карапет. - Я под особым наблюдением. Или тебе поскорее хочется, чтобы с меня содрали шкуру на базарной площади, а ты пила бы мою чачу с красивыми мужчинами и жгла мои свечи.
- Мои свечи! - всхлипнула Айкануш.
- Господи, твои, твои свечи! Я работаю день и ночь, чтобы принести в дом немного денег. Я унижаюсь, я терплю, для кого!? Для тебя же! А ты пускаешь в дом разбойников, ты соглашаешься на подкоп. Не знаешь, что это подкоп под наш дом? Под наш!