- Чему обязан? - спросил он.
- Во-первых, местной скуке, во-вторых, доброму выражению вашего лица, в-третьих, признаюсь, любопытству. Я никогда не видел "новых мусульман".
В словах Рустама Али было столько подкупающей непринужденности и обаяния, что Андрей сам для себя неожиданно улыбнулся.
- Я бы сам хотел на них посмотреть. Но, к сожалению, не знаю, что это такое.
Через час секретарь губернатора уже весело болтал с Андреем и Людмилой, забавляя их остротой своих суждений. Они переговорили обо всем и, когда казалось, что все темы исчерпаны, Людмила мысленно ахнула. Барон открылся секретарю.
Он стал вспоминать какой-то пустяковый случай из петербургской жизни, увлекся своими воспоминаниями, рассказал чуть не всю историю своей судьбы, умолчав лишь о неудавшемся покушении на государя, и под конец заявил, что приехали они сюда не как праздные путешественники, у них одна цель присоединиться к Гачагу Наби. Сказав это, он грустно улыбнулся и произнес:
- Теперь и вы все знаете!
- Я знал это еще третьего дня,-ответил Рустам Али.
- Вот как! И что же?
- Я подумал, что если жизнь становится бременем, то ее лучше принести на алтарь свободы. Это единственно правильное
решение.
- Вы не совсем меня правильно поняли. Жизнь для нас вовсе не бремя. Бремя - такая жизнь, какой я жил до сих пор, какой живу, какой буду жить, если не подышу воздухом борьбы.
- Такое желание трудно осуждать. Но и приветствовать я бы не стал,задумчиво проговорил секретарь губернатора.- Во всяком случае, я не вижу смысла в этой борьбе. Время больших революций не пришло. Каждый новый Пугачев или Гачаг Наби обречен на гибель. Империя - сила грозная.
- Вот потому, что она грозная и хочется с ней сразиться!- Андрей встал и прошелся по комнате.- Вы можете это называть как угодно - изменой Родине, преступлением против бога и царя, но у меня другие определения измены и преступности. Преступление видеть, как корчится в муках народ, и ничего не делать ради его защиты...
- Вы совершенно зря меня уговариваете. Или вы себя так уговариваете? Дело не в том,- сказал Рустам Али, тоже поднимаясь.- Дай бог вам удачи и теперешнего благородства во всем. Только имейте в виду: один человек совершенно точно знает о ваших намерениях, это тот самый сыщик, которого кличут здесь "оком его величества".
- У него нет никаких доказательств,- воскликнула встревоженная Людмила.
- Погодите, ему не нужно никаких доказательств, он не собирается причинить вам пока вреда. Напротив, он сделает все, чтобы вы нашли путь к Гачагу Наби. Потом он пойдет следом, и вы, сами того не зная, вместо помощи, причините этому герою вред.
- Спасибо,- сказал серьезно Андрей.- Я догадывался об этом, но теперь все для меня стало ясным.
- Прощайте,- произнес секретарь губернатора, пожал руку барону, кивнул Людмиле и вышел.
У калитки он едва не столкнулся с пропыленным драгунским офицером, который, спешившись, сразу направился в дом. Спросив, где живут русские, он решительно вошел, сухо представился и подал Андрею письмо.
- От кого?
- От полковника Зубова,- бесстрастно отвечал офицер.- Я должен был доставить вам его еще на той неделе, но меня задержали спешные дела.
- Боже, какая радость!- вспыхнула Людмила.- А где сейчас сам полковник?
- Полковника нет в живых,- отчеканил офицер, словно рапортовал об исходе боя командиру.- В Тифлисе устроили какую-то облаву, повели на расстрел трех безвинных людей. Полковник, а с ним два гусарских офицера заступились за них. Отбили, но сами уйти не сумели. Отстреливались из подвала. Зубов держался дольше всех.
Письмо выскользнуло из рук Людмилы, упало на колени. Андрей бросился к женщине. Офицер вышел, щелкнув каблуками.
Глава двадцать девятая
- Нам надо серьезно объясниться,- сказала губернаторша, решительно войдя в комнату мужа.
Генерал уже жалел о своей резкости с женой, но не хотел подавать вида.
- О чем объясниться?- но глаза его выражали детскую мольбу.
Если бы она сама знала это! В самом деле, не скажет же она ему, что минутная слабость жжет и мучает ее, и не сама по себе, а своими неожиданными последствиями. Врач на другой же день сбросил личину покорного слуги и преданного друга, стал вести себя покровительственно, а иногда и хамски, даже при челяди стараясь выглядеть так, будто Клавдия - жена его да еще бесприданница. И теперь она не была уверена, что он еще где-нибудь не рассказывает о своей связи с губернаторшей; она выходила из себя, но воротить сделанного не могла. Единственное, что у нее получилось,- это надавать пощечин врачу при секретаре губернатора.
- Плебей! Плебей! Плебей!- говорила она сердито, хлеща врача по щекам.Плебей!
- Вы об этом еще пожалеете, ваше превосходительство,- сказал тот, впрочем, не очень уверенно, и вышел вон.
- Браво, ваше превосходительство,- улыбнулся Рустам Али.- В жизни не видел ничего подобного! Это было прекрасно!
- Замолчите, ради бога! Замолчите же!- воскликнула она, и секретарь почувствовал в ее голосе слезы.
Об этом она не могла рассказать генералу, так же, как и не могла передать состояние беспомощности, которое в последние дни испытывала: губернатор только немного пришел в себя, и неосторожным словом можно было вновь уложить его в постель, а она надеялась, что он все же окончательно оправится.
- Я хочу объясниться, генерал,- продолжала она, садясь поодаль в кресло.Давеча вы сказали, что я вмешиваюсь в ваши дела и даже сравнили меня с человеком из охранки. Я хотела бы знать, действительно ли вы так думаете?
- Клавдия!
- Нет, генерал, не ищите уловок,- повысила она голос, следуя чисто женской логике говорить в споре с другим так, будто того, другого, рядом нет.Означают ли ваши слова то, что вы стали сомневаться в моей преданности, или что я вам больше не нужна, или недостаточно хороша для вас? Или это значит, что вам больше дороги прихлебатели, которые вас окружают? А, может быть, вы сомневаетесь в моей женской преданности?- глаза ее увлажнились, но голос звенел, как клинок.
"Вот это атака",- растерянно подумал генерал.
- Клавдия!- снова сказал он.
- Воля ваша, генерал, а только я почитала своей обязанностью, своим долгом и своим святым правом быть всегда подле вас, жить ради вас. Бог дал нам всего одного сына, и того вскоре отнял. И вы были мне всем - другом, господином, сыном, мужем. Наберитесь же храбрости, генерал, а я знаю, что вы человек безумной отваги, наберитесь храбрости и скажите... Впрочем, не надо ничего говорить, я уезжаю и пришла проститься!
Она это выдумала сейчас, и была рада этой выдумке! Генерал подошел к ней, грузно встал на колени и стал целовать руки жены.
- Прости меня, Клавдия! Прости! Судьба отвернулась от меня. На что тебе нужен старый генерал? Ты молода, красива, желанна, ты умна, ты богата, наконец. Будет лучше, если ты оставишь меня.
- Ах, Федор! Как можно так говорить! Были ли минуты в моей жизни лучше этой? Можно ли тебя променять еще на кого-нибудь?-губернаторша заплакала, и ее слезы были искренни.- Я, может быть, не все так делаю, как надо, но я женщина, я слаба, я не знаю жизни так, как знаешь ее ты.
- Я люблю тебя, Клавдия,- шептал он.
- Иногда, генерал,- ворковала она ласково,- иногда мне хочется вас убить.
- Вот как,- засмеялся губернатор и поднялся с колен. На лице его светилась благодарность.- И как?
- Кинжалом!
- Фу, как грубо,- продолжал он смеяться.- У меня достаточно всякого огнестрельного оружия.
- Именно кинжалом. Чтобы вы ощутили боль, чтобы я сама потом могла заколоться возле вас!
- Замечательно... Только - за что?
- А чтобы вы не принадлежали уже больше никому, ни другой женщине, ни вину, ни этим проклятым картам, ни наместнику, ни царю!
- Ты выражаешь мои тайные желания.
- Знаешь, о чем я подумала, раз наши желания совпадают? Нам, видно, уже не под силу поправить здесь положение. Бросим самолюбие, ложное чувство чести, подавай в отставку, прямо сейчас, сию минуту, и через несколько недель мы будем в Москве, а потом в нашем имении.