Это был точный ход. Ум этой женщины работал замечательно. Зная упрямство мужчин, их детскую доверчивость и детское самолюбие, она рассчитывала встряхнуть его именно таким образом, и не ошиблась.
- Уедем, обязательно уедем. Только вначале я должен выиграть,- возбужденно сказал губернатор.- Сегодня же направлю наместнику донесение и рапорт на князя Белобородова. Потом нужно будет провести разведку боем. Мы догоним этого Гачага Наби на любых горах. В конце концов, были у меня и не такие кампании.
- А может все же отставка, спокойная жизнь, любовь, друзья!
- Потом,- ответил генерал.- Все потом. А пока дело.
- Ты только, дорогой, будь осторожен. Ты благороден и полагаешь, что все вокруг тебя благородны. Я ничего плохого не хочу сказать, но намедни слышала ненароком, что наш врач плетет какой-то заговор. По нескольку раз в день ходит к Белобородову, его видели с "оком его величества". Мне передавали его высказывания в ваш адрес. Оскорбительные, я должна сказать. Впрочем, это не мое дело.
- Болтовня!- сказал генерал.
- Я тоже так полагаю, но вот ваш секретарь был свидетелем какого-то странного случая.
Генерал зазвонил изо всей мочи в колокольчик, потом распорядился разыскать и срочно доставить сюда секретаря. Не успел тот переступить порог, как Клавдия обернулась к нему и сказала спокойно:
- Его превосходительство сомневается в том, что врач наш, как его бишь... впрочем, это неважно, ведет себя неподобающим образом, действия его порочат имя губернатора и создают опасность его положению.
"Ошеломляющая, восхитительная наглость!"- подумал секретарь и принял игру.
- Да, ваше превосходительство! Я не буду говорить о его политических поползновениях, но сегодня я был свидетелем того, как врач позволил себе комплименты сомнительного свойства в адрес вашей супруги, и она при мне отхлестала его по щекам. Это была чудная картина!
- Что же ты молчала, Клавдия?
- Мне было неловко, генерал, и жаль человека, который по своему невежеству ломает собственную судьбу.
- Судьба его уже сломлена - сказал генерал, вновь берясь за колокольчик.
Глава тридцатая
"Я стал невольным соучастником Гачага Наби, - вспоминал впоследствии Рустам Али.- Почему я не выдал его друзей, а в чем-то и помог им, не знаю, не могу объяснить. Особой любви к господам у меня никогда не было, но и бедным я не сочувствую. Скорее всего я отношусь и к тем и другим, как отношусь к волку и антилопе; идет вечная, великая игра, которую в природе называют борьбой за существование, а в обществе - классовой борьбой. И слабый пусть сам пеняет на себя за свою слабость. Но мне симпатичен Гачаг Наби и его друзья, симпатичны, потому что не могут не знать, что они обречены на скорую гибель, и все же сражаются. Жизнью ради них я рисковать не стану, а помочь приятно.
Совершенно случайно я узнал вчера тайну Наби. Мне удалось выманить поздним вечером из дома дочь армянского купца. Смуглые женщины вообще ко мне неравнодушны, хотя сам я предпочитаю светловолосых. Вначале девушка жеманилась, но потом позволила увлечь себя к берегу реки, к густым зарослям, что находится между лесом и домом, где живет ключник местной тюрьмы.
Луна была прикрыта легкими облаками, ее рассеянный свет смягчил резкие черты лица девушки, и мне очень хотелось поцеловать ее полные губы долгим поцелуем, почувствовать, как трепещет в объятиях ее созревшее для любви тело. Я подбирался к своей цели как искусный вор: читал стихи, поглаживал ее густые волосы. В стихах она, конечно, ни черта не понимала, но в моем голосе было томительное желание, и она стала ему понемногу уступать, наконец мы, точно по сговору, внезапно приблизились друг к другу. Вдруг совсем рядом раздались мужские голоса. Тело девушки напряглось, она с непостижимой силой раздвинула мои руки, оттолкнула, юркнула в заросли - и была такова!
Делать было нечего, я стал прислушиваться. Говорили на смеси татарского, армянского и русского языков, но все три я знал достаточно хорошо и не упускал ни слова.
- Разве нельзя было поговорить в доме?- спросил голос с армянским акцентом. Кажется, это был ключник тюрьмы.
- Я всегда боюсь Айкануш,- возразил властно другой мужчина.
- Как тебе не стыдно, Аллахверди?- сказал ключник, это был точно он, у меня хорошая память на голоса.- Разве моя жена не заслужила вашего доверия, каждый день рискуя жизнью.
- Дело не в этом, Карапет. Женщина, она всегда остается женщиной. Завтра ее задержат на базаре, и она - в отместку ляпнет что-нибудь жандарму, чтобы позлить. И тогда все рухнет.
- Будто бы у вас не было времени, чтобы убедиться в ее преданности!обиженно проворчал ключник.
- Да успокойся ты, не время сейчас глупости говорить! Слушай меня внимательно. Час назад я виделся с Гачагом Наби!
- Он здесь?!
- Да, тише ты, ради бога! Да, здесь! Ему нужен точный план тюрьмы. Со всеми ходами и выходами. Состав тюремного гарнизона, количество оружия а, главное, местонахождение этого сыча - "ока его величества".
- Для чего это?- и дальше что-то испуганным шепотом, я не расслышал.
- Я всегда говорил, что страх с глупостью брат с сестрой!- повысил голос его собеседник.- У нас мало времени. Ты сейчас должен вернуться в тюрьму, и сегодня же осмотри все внимательно. Утром потолкуем.
- Я одного не понимаю,- обиженным тоном заговорил ключник.- Если Гачаг собирается совершить налет на тюрьму, то зачем нам тогда подкоп. Зачем подвергать ежедневно себя опасности?
- Как раз о подкопе... Гачаг Наби сказал, что мы медленно движемся вперед, и хотел было сам идти сюда. Мы его насилу остановили. Так что надо работать день и ночь.
С гор повеяло свежим предутренним ветром, облака стали рассеиваться, и полная луна озарила все вокруг белым светом. Мне до смерти захотелось увидеть того мужчину, которого ключник называл Аллахверди. Я раздвинул заросли, пробрался поближе к крутому берегу реки, но ветка, за которую я держался, хрустнула, и меня потянуло вниз. На счастье, ударившись об валун, я не попал в воду. Оправившись немного от испуга, раздирая одежду, я бросился бежать вдоль берега и через час, перепачканный, весь в ссадинах, но довольный собой, добрался до дома, разделся, ополоснул лицо и лег в постель.
Назавтра, сославшись на поручение генерал-губернатора, я велел приставу найти хоть из-под земли ключника Карапета и доставить его ко мне. Пристав оказался такой дубиной, что, встретив Карапета возле тюремной ограды, торжественно объявил ему об аресте и приволок полумертвого от страха ключника. Я обозвал пристава болваном - дурные привычки начальства заразительны - и прогнал его.
- Что, ключник?- спросил я.- Видно, нелегкая у тебя служба коль ты так исхудал?
- Где же быть ей легкой, ваше благородие,- ответил Карапет с дрожью в голосе.
- Чего ты боишься?- полюбопытствовал я.- Что тебя могут расстрелять или того, что ты не сумел предупредить своих друзей о твоем аресте?
- Много ли у меня друзей?- пытался усмехнуться Карапет, но губы ему не повиновались.- Я сам да моя жена - все мои друзья на белом свете.
- Так ли?-- улыбнулся я.- А капитан Кудейкин, твой хозяин, разве не друг он тебе?
- Как можно,- сказал Карапет, совсем сбившись с толку.- Он большой начальник. Я нахожусь у него в услужении. Завтра будете на его месте, я точно так же буду служить вам. Такова наша доля.
- Послушай, ключник,- сказал я как можно строже, хотя это удавалось с трудом,- не прикидывайся ягненком. Не может быть, чтобы у человека не было друзей, с которыми приятно прогуляться в полночь, поговорить о том о сем, поспорить, посмеяться.
- Ну, какие там ночные прогулки с друзьями,- опустив голову еще ниже, тихо ответил Карапет.- Ночью я на работе, всю ночь бегаешь от одной камеры к другой, днем еле ноги волочишь... А вы говорите, друзья, ночные прогулки.
- Как-то странно,- сделав озадаченный вид, воскликнул я.- Очень странно... Мне вчера ночью показалось. Нет, теперь вижу - это был не ты вчера... Кстати, а кто такой Аллахверди?
Так я его мучал, ожидая, когда, наконец, ему это надоест, и он, сорвавшись, станет посмелее. Я люблю человека, когда ему все надоедает: прежнее платье, прежние отношения, прежние привычки. Я заметил, что самые смелые поступки человек делает, когда ему все надоедает. Благословенно это человеческое качество!