Выбрать главу

- И все же осторожность никогда еще не мешала, это родная сестра мудрости,- встряхнул черными волосами Наби.- Вот что! Зови-ка сюда братьев Тундж.

Братья-близнецы Тундж Мехти и Вели вполне оправдывали свои прозвища. "Тундж" означает бронзовый. Эти парни были так крепко и красиво сложены, отличались таким цветом лица, будто и впрямь были отлиты из бронзы. Их не трогали ни жара, ни холод, пули их обходили стороной; они были спокойны, сдержанны, молчаливы, держались с кем бы то ни было с редким-достоинством, а за обиды мстили хладнокровно и жестоко.

- План у меня вот какой. Вы - Алов, Мехти и Вели - идете в Гёрус,- сказал Гачаг Наби.- Алов, ты вновь прикидываешься нищим, стараешься еще раз узнать, кто и откуда эти "новые мусульмане", зачем им нужно связаться со мной и быть в нашем отряде. Вы, Мехти, ждете где-нибудь неподалеку. По сигналу Алова, когда русские не могут организовать погоню, вы проникаете в дом армянского купца, там, кажется, они живут, Алов? Да, к тому купцу - связываете осторожно русских, завязываете им глаза и везете к стоянке у скал. А здесь мы уж посмотрим, что они за люди!

- Не нравится мне все это,- вздохнул Алов.- Они хотят с нами быть вместе, а мы, будто разбойники, хватаем, завязываем глаза... А вдруг, этот русский начнет отстреливаться, положит нас всех, что тогда?

- Надо, чтобы он не отстреливался. Все!- отрезал Гачаг Наби. Оставшись один, он аккуратно развернул листок с планом тюрьмы, разгладил его и стал изучать, но сосредоточиться не мог: перед глазами его стояла Хаджар - в темной, сырой темнице протягивает к нему с мольбой руки. И вождь восставших думал с отчаянием, что ситуация почти безвыходная: напасть на тюрьму и погубить десяток лучших бойцов, самых преданных друзей, чтобы вызволить из беды Хаджар, или сохранить друзей и оставить на произвол судьбы в лапах палачей свою жену, подругу, "кавказскую орлицу".

Глава тридцать вторая

Вели и Мехти остались в пещере Диликдаша, а Алов, переодевшись вновь в бродягу, спустился в Гёрус. Побродив по базару с рассеянно-внимательным взглядом карманника и почувствовав окончательно себя нищим, нечистым на руку, продажным и хитрым, он отправился к капитану Кудейкину. Часа два проторчал у ворот тюрьмы, пока смог к нему пробраться.

367

- Что еще хочешь сказать?- спросил пьяным голосом капитан.

- Определите меня куда-нибудь в батраки!- взмолился Алов. - Милостыню никто не подает, неделю назад избили на базаре до полусмерти, пролежал в овраге два дня.

- В батраки!- засмеялся капитан.- А не хочешь ли ты быть генерал-губернатором или наместником? Или самим царем? Почему бы и нет - езжай прямо в Петербург, или, как вы его кличете, в Фитильберг, и попросись во Дворец, может, не выкинут тебя оттуда. Надо же, слово какое, Фитильберг! Дикарями вы были, дикарями помрете. И не своей смертью помрете, это я тебе обещаю.

- Я бы помог вам все разузнать,- противно кланяясь, шепелявя губами, пуская слюну, бормотал Алов.- Я мог бы следить за русскими, которые живут в доме армянского купца. Никто не подумает, что я смогу следить. Все знают, что я пьяница. И нищий.

- В дом армянского купца?- задумчиво произнес капитан.- Ты знаешь, а ты не такой дурак, как я погляжу. Поживешь там несколько дней, обчистишь купца и ищи тебя потом!

- Клянусь аллахом, нет! Ну, куда мне бежать? Кругом ваши солдаты, заставы. Да и немолод я уже, и болен. Мне бы только кусок хлеба и ночлег.

Алов пригнулся, схватил руку капитана и стал ее лобызать, отчего тот поежился, вырвал свою ладонь и принялся обтирать ее платком, смоченным водкой.

- Ладно,- сказал он.- Пойди к купцу, скажи я велел взять тебя в батраки. Да смотри, не валяй дурака. Каждый вечер будешь приходить сюда и сообщать, кто был у русских. О чем говорили. Понятно?

- Спасибо, спасибо,- зашепелявил, Алов, пытаясь вновь схватить руку капитана, но тот его свирепо оттолкнул и прогнал прочь.

Купец был не очень доволен поручением капитана, но не устоял перед дармовым работником, согласным за кусок хлеба и похлебку выполнять черную работу по дому. Кроме того, был уверен, что этот нищий - очередной соглядатай и не брать его, значило - рассердить "око", а сердить не имело смысла. Купец вошел в сарайчик, вынес оттуда старую одежду и бросил ее к ногам Алова.

- На,- брезгливо сказал он.- Хоть немного прикрой срам. А то соседи скажут, что я мучитель, безбожник.

Алов, прирожденный разведчик, прекрасно играл свою роль. Исполнял самую грязную работу, но не очень охотно, зато старался всякий раз есть жадно, чавкая, задыхаясь от спешки, так что со стороны и догадаться ни о чем было нельзя. Как он берег одежду, которую ему дал купец и которая была ничуть не лучше его прежней: неся к реке помои, он старался отодвигать от себя подальше грязный ушат1, словно боялся замарать обновку. Испачкавшись, нищий бросал все и начинал усердно чистить, тереть рукав или подол, не обращая внимания на крики купца и старшего слуги.

- Интересный экземплярчик!-сказал Андрей Людмиле, рассматривая нового батрака.- Какие только причудливые характеры не создает жизнь... Смотри-ка на него, как он крутит ручку колодца! Господи, вид - как у министра иностранных дел.

- Нет, Андрей,- ответила Людмила.- У меня все время впечатление, что перед нами актер, изображающий отщепенца. Посмотри он все утрирует, все делает выпуклым. Каждое движение что-то означает. У обыкновенных людей, живущих не на сцене, все не так.

- Боже,- произнес Андрей.- Как я люблю тебя. Я так люблю тебя, что мне скорее хочется под пули. Чтобы быстрее кончилась эта мука одиночества и неразделенности.

- Опять ты за свое!- сказала она с укором.- Разве Зубов не был нашим другом? Разве он не погиб благородно? И если я лишилась чувств тогда, то лишь по этой причине.

- Прости,- смущенно произнес Андрей.- Нервы у меня не выдерживают. Эта неизвестность гнетет. Надо что-то предпринимать, чтобы выйти на отряд Гачага Наби, но что - я пока не знаю. Наши новые знакомые из местных заладили как фонограф: ничего не знаем, ничего не слышали, ничего не можем узнать... Черт! Посмотри-ка, этот нищий направляется в нашу сторону! Вшей наберем сейчас!

Они отодвинулись немного в сторону, чтобы пропустить батрака, но тот, неожиданно пошел прямо на них, столкнулся с Андреем, выронил глиняную миску с отрубями, испачкав платье Людмиле.

- Что же ты так, брат?- досадливо хмурясь, спросил по-татарски Андрей.

Алов нагнулся поднимать миску и тихо, но так, чтобы его услышали, сказал:

- Я от самого Гачага Наби. Хочу вам помочь. В полночь не запирайте своих дверей! Я приду и все расскажу. А теперь ударьте меня по лицу! Ну, скорее же, купец смотрит!

Андрей неловко ткнул кулаком в скулу Алова и, хотя это был легкий и безболезненный толчок, батрак упал, затем поднялся на колени и, ползая в ногах господ, начал обтирать подол платья Людмилы. Она брезгливо оттолкнула его ногой и пошла в дом.

- Я была уверена, что это не нищий, а гениальный актер!- сказала она с радостным возбуждением.- Видишь, женщины гораздо проницательнее мужчин!

- Так-то оно так,- задумчиво сказал Андрей.- Но это великий актер по нужде, а кто знает, какая у него нужда. Не перехитрил ли он нас?

- Поглядим ночью,- сказала Людмила.

Поразительно мог преображаться Алов! Он был в тех же отрепьях, но плечи его распрямились, лицо посветлело, а в глазах светились искорки, движения его были сдержанны, но не скованны. Андрей сразу успокоился и поверил, что перед ним не сыщик, а действительно человек от Наби. Почему-то он его людей представлял себе именно такими.

- Доброй ночи,- сказал Алов.- Меня называют Алов. Это означает по-нашему пламя. Меня послал к вам сам Наби, разузнать, откуда вы, правда ли ходят слухи, что вы -"новые мусульмане" и хотите быть вместе с нами.

- Садитесь! Нет, не сюда, вот сюда, здесь будет удобнее,- сказала Людмила.

Алов рассказал своим новым друзьям о Гачаге Наби, не называя его местонахождения, сообщил, что слухи о русских, которых называют "новыми мусульманами", порадовали народ и людей Наби. Их вождь хотел бы познакомиться с этими благородными русскими, но не знает пока, добрые ли у них намерения, с какой целью они хотят встретиться с ним. Если добрые, то он рад гостям, примет их как самых близких друзей; если они таят тайный умысел, то лучше сразу признаться, потому что законы мести у них суровые, и ни один обидчик до сих пор еще не ускользал от них.