— Очень рискуем, — повторил Богусловский, — но иначе поступить я не могу. Я видел, как расправляется Келеке с теми, кто попадает к нему в руки. Видел я и сожженные бандитом аулы… Правда, Келеке и белоказаков на границе встретят огнем, но исход боя предсказать точно никто не возьмется. А мы? Будем вдвойне, втройне предусмотрительны. Да нас и не мало, по пограничным понятиям, остается. Вооружение сверх табеля. Огнеприпасов вполне достаточно. — Посмотрел на профессора изучающе и предложил: — Можно иначе поступить. Можно возвратиться. Я готов дать команду.
Не сразу ответил профессор. Какие мысли были в те молчаливые минуты в его голове? Ответил наконец решительно:
— Возвращаться не станем. В конце концов, даже я обучен меткой стрельбе.
На противоположном краю плато выехал из ущелья дозорный, поднял фуражку на клинке вверх: значит, путь свободен.
Не весь полуэскадрон повел Богусловский. Большую часть оставил. Приказал:
— Как только стемнеет, без задержки возвращаться. Скрытно только. Вполне возможно, Келеке именно сегодня нагрянет.
Пересекли плато. И только втянулись в ущелье, Богусловский вновь остановил строй. Ученых и тех, кого отобрал с собой, попросил проехать вперед, остальным приказал:
— Пересекать плато после того, как стемнеет. Группами по пять человек. Интервал — четверть часа. Сосредоточиться на той стороне и двигаться ускоренным маршем в распоряжение начальника заставы. До свидания, товарищи.
Ответили пограничники разнобойно, негромко и начали спешиваться. Богусловский же направил коня в глубь ущелья. За ним потянулся кургузый строй, в котором вдвое больше было вьючных лошадей, чем строевых. Оглянулся Михаил Богусловский на строй, на оставшихся пограничников, и неуютно ему стало в этом узком ущелье. Усилием воли он сдержал себя, чтобы не вернуться и не взять с собой хотя бы пяток всадников. Нет, он не вправе был делать этого. Он не мог рисковать больше того, как рисковал.
Начало быстро темнеть. Вскоре все слилось в единый густонастоянный мрак, цокот копыт стал пугающе-звонким. Богусловский подозвал Сакена:
— Дозорных догони. Не проехали бы место ночлега.
— Хорошо, командир.
Порысил в темень и растворился в ней.
Вскоре послал Богусловский еще одного пограничника. С собой оставил только двоих. Перебежчиков. Он им доверял так же, как и остальным, а Васину тем более, ибо, оказавшись невольным свидетелем того, как тот втолковывал азы своим товарищам, стал внимательней приглядываться к бывшему уряднику и определил, что он весьма смышлен и уверен в себе. Тогда и наметил его взять с собой. Предложил даже ему, чтобы выбрал себе напарника из земляков-станичников, который более проворен в ратном деле. Вот теперь и держал их подле себя. Вернее, подле ученых.
Без помех доехали до места стоянки, где уже стараниями Сакена начинал разгораться костер, отчего все вокруг казалось еще более черным.
— Поганое место, — ни к кому не обращаясь, но громко, чтобы слышал Богусловский, проговорил Васин, не торопясь спешиваться. — Мышеловка.
— Сам бы поискал лучше чего, — ответил один из дозорных, который еще несколько дней назад разведал это место. — Тут днем с огнем лучшего не сыщешь.
— Меня не посылали, — без упрека, просто констатируя факт, ответил Васин. И добавил: — Ну да ладно. Бог не выдаст — черт не съест.
— На бога надеяться не станем. Охранять будем себя, — возразил Богусловский. — Всю ночь по два человека. С «гочкисом».
Себе определил Богусловский самое трудное предрассветное время. Спал Михаил тревожно. Слышал, как сменялись часовые. Вот ушел к горловине Васин с напарником. Богусловский заставил себя расслабиться и уснуть на оставшиеся до смены три часа и уже стал засыпать, как услышал тихое ржание своего коня. Похоже, отвечал он собрату, находившемуся не так уж и далеко. Во всяком случае, не далее того расстояния, на которое хватает лошадиного слуха. Сон как рукой сняло. Михаил встал, подошел к своему коню, и догадка его подтвердилась: конь, который обычно встречал хозяина тихим, похожим на радостно журчащий ручеек ржанием, на этот раз даже не повернул головы. Уши коня строго нацеливались на выход из отвилка.