Барабаны зазвучали глуше. Темка оглянулся на Эдвина – только сейчас заметил неподалеку от короля старика в мундире песочного цвета, с бронзовым Львом на груди. У князя Леднея тряслась седая голова, пальцы сжимали оголовье родового меча, комкая бронзовую ленту. Он смотрел не на сына, а на Митьку – и старческие глаза светлели от ненависти. Княжич Дин стоял рядом с ладаррским летописцем, странным казался Митькин мундир без шевронов: уже не мятежник, но и не вассал короля.
Фальк приблизился к отцу, волоча ноги и глядя в землю. У старого князя дернулась щека, когда он достал меч из ножен и положил на ладони сына. Теперь через двор, через строй взглядов – к королю.
Шаги в тишине. Отблески солнца на клинке. Рокот барабанов. Княжич Ледней преклонил колени, протянул меч. Эдвин дернул узелок – и бронзовая лента упала на землю. Фалька схватили за плечи, подняли. Меч оказался в руках коннетабля и тут же исчез, переданный кому-то. Громко ударили барабаны, и почти мгновенно приглушили звук. Княжича развернули к строю, коннетабль взмахнул ножом, срезая бронзовые аксельбанты.
Все случилось очень быстро. Фальк остался стоять один, прикрывая разрез на мундире ладонью. Потом как что-то сломалось в нем, и княжич зарыдал. Это было так мучительно-противно, что Темка закрыл глаза.
Король мог произнести слово милости, даже барабаны стали почти неслышны в ожидании решения Эдвина. Темка взглянул на раскачивающегося Фалька, повернулся к Марку – у того натянулась кожа на скулах, заострился взгляд. Махнул рукой коннетабль – и с силой опустились палочки на барабаны! Темка вздрогнул. Все.
К пленнику шагнули конвоиры. Теперь шпага лейтенанта покоилась в ножнах – Фальк больше не княжич. Повели. Вниз, в город, на торговую площадь. Там с самого рассвета стоял у позорного столба бывший князь Артур Шадин, без меча, в мундире со споротыми шевронами.
Качнулось рядом плечо Марка. Нужно идти.
Спокойно. Словно мятежников устрашила казнь, и они затаились. Тихо. Даже кузнечиков стало слышно. Стрекочут, как до войны. Забавно, когда-то Темка рвался в бой, а теперь рад этой тишине, полю с проплешинами клевера, солнцу – уже соскользнувшему с зенита, но еще не упавшему к горизонту. Княжич спешился; пошел, путаясь в высокой траве и распугивая насекомых – зелеными пулями они разлетались из-под ног… Нет, не пулями! Просто – кузнечики. Хорошо, что король со свитой выехал из баронского замка и остановился в деревушке много южнее. Темке не нравился город, на площади которого остался стоять помост с потемневшими досками.
Княжич добрел до окопов – когда наступали, много тут королевских солдат полегло, вон, дальше к опушке – могилы. Карь потянулся к клеверу, мотнул головой, останавливая хозяина. Темка послушно замедлил шаг. Эх, остаться бы тут подольше! Отойти в сторону от окопов, завалиться в траву и слушать кузнечиков. Смотреть, как плывут по небу облака. Вон то, западнее, похоже на толстого поросенка. Рядом с ним вытянулось плоское, как блюдо. Темка хмыкнул: да уж, ассоциации у него. Впрочем, ветер подмял поросенка, унес его в сторону, и теперь он больше походит на пушку с непомерно большими колесами на лафете. Княжич остановился, прищурился на солнце. Торопиться некуда, приказ отвез, и Эдвин разрешил вечером быть свободным. Если что, Александер знает, где найти порученца.
Темка расстегнул пуговицу у горла. Как же спокойно тут. Стрекочут кузнечики, пригревает солнце. Карь общипывает головки клевера. Хочется забыть о мятеже, снять жаркий мундир и в одной рубахе отправиться с Дегой к реке… только нет больше любимой кобылки. Темка потянул за повод, заставил Каря поднять морду. Показалось, конь глянул с укором. Но разве княжич виноват, что не может забыть убитую Дегу? Словно оправдываясь, Темка погладил темную морду, согнал бродившую по белому пятнышку муху.
– Пойдем!
Садиться верхом не стал, до деревни уже близко. Карь явно раздумывал, что предпочесть: сочные полевые травы или сено в стойле? Хозяин был настойчив, и вопрос решился в пользу домашнего уюта.
Выйдя из конюшни, Темка пошел на окраину деревни. Там, в домике священника, остановился князь Наш из Ладдара. Когда королевская свита уезжала из баронского замка, Митька перебрался к дяде.
Княжич шагал последней улицей, плетни тянулись только по одну сторону, с другой – степь. Жители уже вернулись, но в деревне было малолюдно: почти все в поле. Темка заметил в одном дворе солдата, голого по пояс, но в форменных штанах. Поплевав на руки и ухватисто взявшись за топор, он обтесывал кол для покосившегося забора. То ли соскучился по крестьянскому труду, то ли помогал какой молодой вдове. Как сказал князь Наш: «Жизнь берет свое, а первыми от войны хотят отдохнуть женщины».
Темка улыбнулся своим мыслям. Вспомнил, как на даррской границе краснел под рассказы сержанта Омели. Тут-то княжич уже и не такого наслушался. Запахло вдруг яблоками, завертелась перед глазами деревенская свадьба, мелькнуло смуглое плечо в разлетевшемся вороте рубашки, ожгло взглядом.
Тише стал стук топора, Темка вышел на край деревни. Легкая тревога, чуть притушенная мирным днем, ударила крысиным хвостом: как там Митька?
– Княжич!
Темка услышал, только когда его окликнули во второй раз. За невысоким редким забором из жердей, выставив на загородку загорелый локоть, стояла девчонка лет пятнадцати. Светлая коса, перекинутая через грудь, свисает до пояса. Некрашеная юбка подоткнута так, что видно нижнюю. Переминается, топчет босыми ногами раскидистый лопух. Темка шагнул ближе.
– Не хотите ягод, княжич? – сквозь щель протянулась рука. В свернутом кульком лопухе – ранняя малина.
– Спе-е-елая, – пропела девчонка и облизнула яркие, точно испачканные малиновым соком губы.
Темка ухватил ее руку в свою, наклонил, пересыпая ягоды в подставленную ковшиком ладонь. Мягкие, горячие от солнца, они легли алой горкой. Девчонка выбросила ненужный лопух.
– Да вы попробуйте, княжич, – улыбнулась, показав щербинку между зубами.
Губами, чтобы не мять, поймал ягоды из ладони.
– Сладкая!
– А вы приходите к вечеру, я еще нарву, – сощурилась девчонка.
Темка одним взглядом охватил ее всю – светлую косынку, сдернутую высоко на затылок, выступающие под тонкой тканью бугорки грудей, перехваченную поясом талию и смуглые ноги на пыльном лопухе. Девчонка чуть качнулась, переступила – юбка обрисовала бедра и снова упала складками. Вспыхнул Темка: показалось, брызнет со щек сок малиновый. Пробормотал что-то, неловко отступил.
– Я тороплюсь!
Девчонка рассмеялась, снова показав щербинку. Княжич торопливо зашагал к избе священника. Не выдержал, оглянулся: маленькая фигурка недвижно стояла у забора, опираясь на жердь локтем. Фу ты, шуточки шакальи! Только Темка чувствовал себя взрослым и все понимающим, как такая подножка судьбы. Хорошо еще, никто не видел, а то насмешек не оберешься.
Возле калитки Темка постоял, прижимая к щеке ладонь. Казалось – горела до сих пор. Еще не хватало таким явиться пред очи ладдарского летописца! Слишком уж умный у Митьки дядя. Отворил калитку, шагнул на посыпанную песком дорожку. Двор у священника ухоженный, только вдоль забора растет трава да у крыльца раскинулся лопух. Темка с досадой плюнул: вспомнились загорелые босые ноги. Да что за ерунда – у друга судьба решается, а он на девчонку деревенскую засмотрелся! Симпатичная девчонка, это да: коса толстенная, ямочка над ключицей… Княжичу вдруг вспомнились другие ключицы, тоненькие, и тяжело лежащая на них геральдическая цепь, свитая из трех металлов: золота, серебра и бронзы. Вот уж полыхнуло жаром, как представил малину в руке принцессы. За счастье бы счел губами собирать ягоды с ее ладони. Ох, покровитель Ларр! Не покарай за дерзкие мысли!