– Поедешь! – Князь хлопнул ладонью по столу.
Митька сморгнул недоуменно: отец очень редко повышает голос. Что он такого сказал?
– Поедешь с ним. И будешь во всем его слушаться. Понятно?
– Но король посылает туда не для этого! – Митька спрыгнул на пол, шагнул к столу. – Капитан Герман не лучший наставник, ты сам знаешь.
Отец обогнул стол, присел на край. Твердые пальцы ухватили княжича за плечо, подтянули ближе:
– Митя, так надо. Я не могу сейчас все объяснить. Но так – надо. Пообещай мне.
Сын упрямо сжал губы.
– Ну не думаешь же ты, что я желаю тебе зла? Мне нужно, чтобы капитан Герман был подальше отсюда и с тобой. Обещай, что будешь слушаться его во всем. Он знает, что делать.
Митька вдохнул родной запах: от мундира пахло лошадьми, солдатскими казармами, дымом костров, порохом и немножко мамиными духами.
– Обещаю.
От Митькиного мундира сейчас тоже пахнет дымом и лошадьми. А еще смолой – вляпался на привале, никак не счищается. А запах маминых духов можно представить.
…На стене – длинная тень руки. Митька рассеянно шевелит пальцами, заставляя ее помахать в ответ. Огонек свечи горит неровно, пора снимать нагар. Значит – скоро придет мама. Этим вечером она дома, а не во дворце. Он закрыл глаза и прислушался: скребет в окно ветка яблони, скрипит в щели сверчок. А потом осторожно стукнула дверь. Шорох парчи и запах – ваниль и розовая вода – накатывают волной, окутывают княжича. Митька распахивает глаза: мама склонилась над столиком и длинными щипчиками снимает нагар со свечи. Потом она сядет рядом с кроватью, и можно будет попросить:
– Расскажи про папу.
Княжичу не нужны легенды и сказки. Он часами готов слушать, как отец и принц Эдвин сватали королеву Виктолию; как князь Дин служил в горной крепости; как ловил знаменитого разбойника Адвара, как привез принцу Эдвину траурную ленту – весть о смерти короля Гория. В маминых рассказах князь – герой и благородный воин. Засыпая, Митька мечтает быть похожим на отца.
Шуршащий запах ванили и роз еще долго чувствуется в комнате…
Но в последние дни Митьке не нравится запах мундира – он напоминает о данном обещании. Зачем отец взял с него слово? Разве не знает, что за человек – капитан Герман? Княжич поморщился, как от зубной боли. Все отец знает и понимает. Иначе не стал бы связывать наследника словом.
Почему-то вспомнилось, что в последний год у мамы стали находиться сотни предлогов, лишь бы не повторять рассказы об отце. А редкие истории звучали заученно-гладко, словно пересказ жития какого-нибудь героя древности.
Митька тряхнул головой: невеселое вышло воспоминание о доме. Подхватил повод, повел коня с опушки. Обоз Торна уже выехал на дорогу, пора. Поль недоуменно глянул на хозяина: ну и чего ты не садишься? Митька погладил теплый лошадиный бок. Шакалье племя! Как обидно, что все это происходит на глазах у Артемия!
Глава 3
Подняли синий штандарт на Северном Зубе, зеленый – на Южном. Местные так и стали называть: зеленый гарнизон, синий гарнизон. По молчаливой договоренности солдаты ходили в разные деревни. Разве что на торги и большие празднества к соседям выбирались, а на посиделки строго только к своим. Оно и правильно: к концу пути слишком уж возросло напряжение. А в деревнях дело до кулачных драк, а не то и до стрельбы дойти может. И если раньше на общих базарах рядились, у кого поля урожайнее, мужики сильнее да девки краше, так теперь еще и солдатами похвалялись. Мол, наши как начнут пулять, уши от грохота закладывает. А у наших кони так кони! Всем коням кони!
Пока обживали замок, притирались друг к другу, привыкали к новым порядкам – и лето прошло. В деревнях сжали Последний сноп и загуляли – да так, что Темка не знал, то ли гневаться, то ли плакать, глядя поутру на солдат.
Подкатила пора свадеб. Тут уж самому княжичу не отвертеться: приходили в крепость отцы женихов, кланялись, звали гостем быть. Откажешься – всю деревню обидишь.
По обычаю несли в подарок молодым вино для хмельной любви, сахарную голову или пряник – для сладкой жизни, шляпку подсолнуха, чтоб дом детьми богат был, да монетку, хоть мелкую, – для достатка. Вино и сладости шли к столу, подсолнухи вылузгивала ребятня, а монетки собирались молодым на обживу. Местным-то хорошо – почти в каждом доме настойку яблочную или ягодную ставят, а Темке что делать? С собой много не везли, а покупать на подарок в самой деревне считалось невежливым. Выкручивались, как могли. А вот на монетки княжич не скупился.
Больше всех понравилось бывать на свадьбах Лисене. Хоть и качала головой Дарика – мала еще, – девочка по-отцовски сводила бровки и добивалась своего. Доставали нарядное платье, укладывали коронкой на голове рыжую косу. Пока княжич Торн поздравлял молодых, гордая Лисена стояла чуть сбоку, на полшага сзади, держала расшитое полотно с дарами. А вот с Митькой она поздравлять отказывалась. Дичилась, решительно мотала головой. Но в какой бы деревне ни гуляла свадьба, отправить девочку домой до темноты не удавалось. Она пряталась от матери, и только когда первый хоровод вставал вокруг костра, выныривала из укрытия. Дарика, сама заядлая плясунья, прощала упрямую дочь.
Темка же свадебный костер ждал с тягучим замиранием. Деревенские девчонки, рано созревшие под горячими даррскими ветрами, бросали на княжича жаркие взгляды, поводили плечиками под расшитыми рубашками и, словно бы от духоты, распускали шнуровку на вырезе поглубже. Лисена, почти ровесница этих кокеток, наблюдала исподтишка, жадно вбирая премудрости. Дальше якобы случайно оголенных плечиков дело не шло – матери блюли дочерей зорко, но Темка все равно краснел, а после видел такие сны, что никому и не расскажешь, так стыдно и сладко. Одно утешало – Митька так же заливался краской.
Вот уж не думал княжич, что судьба делает подарки, когда о них и мечтать уже не смеешь. Темка каждое утро был готов благодарить Матерь-заступницу, что выбрали для Дина-младшего крепость Южного Зуба.
Готов был, но обычно забывал. Оно и понятно: дел у княжича, что блох у бродячей собаки. Одни закончил, уже и другие навалились. И сколько всего нужно помнить! Иногда казалось, что у Александера в одном из сундуков хранится запасная голова. Ну не может же один человек столько знать и уметь! Темка изо всех сил тянулся за капитаном, и к вечеру выматывался так, что бревном падал на кровать. Сон почти сразу начинал покачивать на широких ладонях, его не вспугивали даже вопли, несущиеся со двора, – Дарика запихивала в корыто Шурку.
Короток день, а ведь надо обязательно выбраться на встречу с соседом. Хочется и шпагой помахать, и наперегонки на другой берег сплавать, и по степи на лошадях промчаться. Митьку его дядя, брат матери-северянки, таким штукам научил, Шурка аж повизгивает каждый раз от восторга. Да и Темка еле сдерживал восхищение, когда друг на полном скаку пролезал у Поля под брюхом, почти падал, чудом удерживаясь в стременах, снова оказывался в седле – и через мгновение вскакивал на спину коня. Темка уже все бока ободрал, но все равно не бросал тренировки. Да и Митька наверстывал упущенное: в столице-то негде развернуться.
Когда тень закрывала мощеные крепостные дворы, княжич выбирался к реке Красавке. Тень от приметной ивы дотягивалась до отмели, значит, время ловить зеркальцем солнце. Метнул отраженный луч в сторону Южного Зуба – и жди ответа, Митька в это время должен стоять на смотровой башне. Вспыхнет над каменными зубцами звездочка. Закрутится в Темкиных пальцах зеркальце, то поворачиваясь к солнцу, то прячась: «Приходи». Три коротких вспышки с Южного. Значит – скоро прискачет. Не все же в библиотеке торчать! Забьется, как крот в нору, и сидит часами. Темка бы уже сдох от скуки. Сначала он думал, что Митька просто не хочет лишний раз пересекаться с капитаном, но потом с удивлением понял – княжичу Дину исписанные листочки интереснее многих других развлечений.