Можайцев двинулся было вперед по проходу, но позади прозвучало сурово, властно:
— Сергей, погоди!
Увидев нахмуренное лицо Багрянова, его пронзительные, непривычно дерзкие глаза, Можайцев вернулся и попросил жалобно:
— Как друга прошу: раздумай.
— Не раздумаю, — ответил Багрянов глуховато.
— У-у, дьявол ты упрямый! Ничего больше не слыхала Светлана.
У нее давно уже пылало не только все лицо, но и вся шея и длинные, хрупкие на вид кисти рук, которые она нервно сжимала в кулачки у своей груди. В последние месяцы Светлана ни о чем не мечтала так страстно, как о встречах с Багряно-вым, и ничего, кажется, не боялась так, как этих встреч: сердце ее сжималось от незнакомого прежде радостного страха. «Зачем он сюда-то пришел?» — пронеслось у нее в голове. Не оглядываясь, Светлана напрягала весь слух, стараясь не пропустить ни одного слова из разговора у дверей. Когда же она догадалась, о чем идет речь, ее вдруг зазнобило, будто на сквозняке, и она, прижав кулачки к губам, чтобы ненароком не вскрикнуть, вдруг отчего-то перестала разбирать отдельные слова. «Не пускай! Не пускай! Не пускай!» — мысленно, но все равно что есть сил закричала она Можайцеву, требуя и умоляя. Почти месяц, готовя вместе с подружками-комсомолками подарки для молодых добровольцев, уезжающих на целинные земли, она всегда с трепетом бралась за новые списки, появляющиеся на ее столе. Она каждый раз ждала, что вот-вот увидит в них имя Багрянова: по ее мнению, никто из знакомых заводских парней больше, чем он, не заслуживал места и дела в далеком целинном краю. Но, поскольку она не собиралась ехать туда, она не допускала мысли, что может ехать туда и он, Леонид Багрянов. Время шло, он не появлялся в списках, и Светлана в конце концов восприняла это как наивернейший признак того. что он любит се и не хочет оставлять одну в Москве. Она уже считала, что для нее миновала опасность разлуки., И вдруг — вот она… «Да почему он так. вдруг? — кричала и терзалась душа Светланы. — Неужели он ничего не знает? Неужели не видит? Неужели не любит? Не может быть! Он все знает! Он все видит! Он любит! Но как же он, если любит, решился ехать? Что это значит? Почему я должна остаться здесь одна?»
Ее, била дрожь и душили слезы обиды. Она не слышала, как позади вновь собрались подружки, и поразилась, когда рядом раздался голос Можайцева:
— Жаль! Очень жаль!
— Значит, уедет? — спросила Дубцова.
— Разве его удержишь? — ответил Можайцев. — Уедет, дьявол упрямый, уедет, да и за собой боюсь, многих потянет! Вот беда!
— За ним ребята поедут, — согласилась Дуб-цова.
— А почему одни ребята? — игриво вставила одна из озорных подружек. — Если хотите знать, и мы поедем. Поедем, девочки, а?
— Поедем, поедем! — смеясь, зашумели девушки.
— Эх, вы!.. — укорил их Можайцев, — Одна Светочка умница.
— Нет, почему же!.. — точно опомнясь, воскликнула Светлана. — Я тоже еду! Да, я еду! — повторила она слегка дрожащим голосом.
— Да ты что? Уж не серьезно ли? — удивился Можайцев.
— Совершенно серьезно, — Ну вот, началось!
— Нет, я давно решила…
— Неправда, Светочка!
— Оставьте меня, я еду.
Внезапно разгорячась, Светлана даже выкрикнула последние слова. Она была совершенно неузнаваемой… Только теперь и Можайцев и девушки с немалым удивлением открыли, что у тихой Светланы, во всем облике которой было еще так много детского, отчего все и звали ее ласково Светочкой, далеко не кроткий, голубиный характер, как считалось всегда, а очень и очень твердый, решительный и, возможно, даже самоотверженный. И все поняли: хотя мысль об отъезде на целинные земли и явилась для нее самой совершенно неожиданной, что было очевидно для всех, отныне она, эта мысль, в какой-то связи с Багряновым, владеет ею уже безраздельно.
Всю осень, от первых пожелтевших листочков на городских липках и до конца слякотной погоды, Светлана тихонько, таясь, страдала оттого, что не прошла по конкурсу в Московский университет и вынуждена была, не желая оставаться без дела, поступить чертежницей на завод. Застенчивая, необщительная, иногда, даже робкая, каких очень и очень редко встретишь теперь в Москве, она с большим душевным волнением осваивалась с непривычной работой, знакомилась с людьми в своем бюро, вживалась в шумную жизнь заводской молодежи. Но вот пришло первое воскресенье декабря — и все внезапно изменилось: Светлана вдруг не только забыла свои огорчения, связанные с неудачей в университете, но втайне стала даже радоваться этой неудаче. — . В это воскресенье, рано утром, заводские комсомольцы на нескольких автобусах нагрянули на свою лыжную базу в заиндевевшем, будто из сказки, чернолесье близ Москвы-реки. Вот здесь-то Светлана впервые и увидела Леонида Багрянова, о котором уже не однажды слыхала на заводе. Еще не зная Багрянова, Светлана давно уже удивлялась ему и завидовала. Многое в его жизни, о чем рассказывалось в девичьем кругу, казалось ей удивительным и необычным. Одно то, что он мальчишкой побывал на войне и даже имеет за боевые заслуги медаль, поразило ее несказанно: это был не книжный герой, а настоящий, живой, работающий где-то рядом, в одном из цехов завода. Но еще более поразило ее, что Багрянов, работая, десять лет подряд учился вечерами. «Десять лет! Де-есять лет! — не раз восклицала Светлана. — Больше половины моей жизни!» Но упорство и выдержка незнакомого молодого человека, кроме того, и обрадовали и обнадежили Светлану: ей невольно подумалось, что ведь и она, работая на заводе, может достичь желанной цели. И Светлане как-то невольно захотелось повидать человека, который, не зная того, лучше других поддержал ее в грустные дни этой осени.
И вот первая встреча.
Не зная Багрянова в лицо, Светлана почему-то, что навсегда осталось для нее тайной, сразу же узнала его среди большой группы парней. «Это он!» — с волнением сказала она себе, твердо зная, что не ошибается и даже не может ошибиться. Удивительно, что он оказался точно таким, каким она и представляла его себе до встречи. «И совсем он не такой!» — зазвенел чей-то ехидный голосок. «Замолчи! — одернула его Светлана. — Именно такой!.. Другим он и быть не может!».
Это был дородный и, должно быть, могучий парень с темно-русым чубом. Ростом он был выше многих, кто толпился на базе, а в плечах куда шире обычной меры. На его чистом, добром и приветливом лице было уже достаточно мужественных, а то и суровых черт. Взгляд его серых глаз, необычайно быстрый, смелый и пронзительный, больше всего говорил о напористом, горячем, а возможно, и крутом нраве…
Многое, очень многое уже выделяло мужающего Леонида Багрянова среди молодых пареньков, какие составляли здесь большинство, но именно это больше всего и понравилось в нем Светлане. Наклонясь к подружке, с которой обувалась в одном углу, она, смущаясь, спросила:
— Вон там… это Багрянов, да?
— Он самый. Понравился? Смотри не влюбись!
— Ну тебя!.. Спросить уж нельзя…
— Опаснейший, Светочка, для нас человек!
— Чем же?
— У него на сердце — камень,
— Знаешь?
— Не одна я знаю.
К Багрянову то и дело подходили молоденькие пареньки и девушки, начинающие лыжники, за советами. Он подбирал им ботинки, лыжи и смазывал их мазью. Светлане вдруг тоже захотелось обратиться к Багрянову за каким-нибудь советом, хотя она никогда не любила и стыдилась обращаться к людям без крайней нужды. Это странное желание было как внезапным, так и кратковременным. Оно так смутило Светлану, что у нее мгновенно летней зорькой заалело все лицо.
Она тут же поспешила удалиться с базы. Отойдя в сторону от шумной толпы молодежи, снующей вокруг крыльца, она в ожидании подруги остановилась на лыжне, проложенной вдоль огромного лесистого оврага. Вскоре на крыльце базы показался Леонид Багрянов. Пока он вставал на лыжи, Светлана думала: «Куда он пойдет? Только бы не сюда!» Но вот Багрянов вырвался на лыжах из толпы и, крикнув что-то назад, в несколько секунд оказался рядом с онемевшей Светланой.