— Видал, паря, раздолье какое, простор каков! Воздуху-то здесь сколь, ну прямо как на самом небе живем, ей-богу! — восхищался Орлиным Гнездом Прохор Федорович.
И хотя Прохор видывал в Забайкалье настоящие поднебесные горы, а Орлиное Гнездо было сопкой небольшой, возвышавшейся над бухтой Золотой Рог на каких-нибудь сто саженей, но старик хвалил ее и был доволен тем, что именно здесь поставил свой домик.
Немалый путь проделал Прохор Калитаев от Нерчинских серебряных рудников до бухты Золотой Рог. Никогда и в мыслях не держал Прохор, что удастся когда-нибудь покинуть лихие каторжные места, где он с двенадцати лет, будучи сыном приписного крестьянина, был забрит, как рекрут, на заводскую работу. Прохор отлично знал, что с того дня он должен был — по законам Горного ведомства — тянуть крепостную лямку тридцать пять лет, а то и больше, пока не иссякнут силы и не погибнут безвозвратно лучшие годы.
Но однажды произошло событие, круто изменившее судьбу не только Прохора, но и многих других вечных каторжников — государственных крепостных крестьян в Нерчинске. Стараниями генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева рекруты Горного ведомства были поверстаны в казачье сословие.
Россия продвигалась на Амур, к Тихому океану. Ей нужна была военная сила, способная не только защищать новообретенные земли в случае иностранного вторжения, но и на первых порах осваивать, обживать безлюдные, дикие места, расчищать дорогу последующим переселенцам. Вот и стал горный служитель Прохор Калитаев забайкальским казаком. Его зачислили в пеший батальон.
Был Прохор весьма умелый плотник и потому попал в число участников первого сплава по Амуру. Работал на Шилкинском заводе на постройке лодок, барж и плотов для предстоящего похода по великой восточной реке.
В каждом деле даже среди отличных работников всегда найдется истинный умелец, в руках которого ремесло обращается в искусство. Прохор был именно таким человеком. Гнездилось в его душе вечное стремление удивлять людей своей работой, заставить их изумляться. Без этого постороннего восхищения он наверняка не смог бы работать с таким завидным мастерством.
Первая лодка, сооруженная на Шилке Прохором, получилась прочной и ладной, отличной от других, построенных некоторыми плотниками порой наспех, кое-как, без особого прилежания к делу. Работа Прохора понравилась даже строгому начальству, не баловавшему строителей похвалами. Одобрили уменье Прохора сам Муравьев и капитан Козакевич, на плечах которого лежала вся тяжесть подготовки каравана судов к открытию плавания по реке Амур. Капитан хорошо запомнил молодого рослого плотника и постоянно держал его на примете, поручая сложные работы.
Прохор гордился оказанным ему доверием. И уж старался изо всех сил.
Однажды работавший рядом солдат Василий Дерябин спросил Прохора:
— Чего ради ты из себя все жилы вытягиваешь? Работал бы как другие прочие: тяп да ляп — вышел кораб…
— Не могу, — ответил Прохор. — Вот возьму топор в руки, и ровно бы кто тебя наущает: «А ну, удиви-ка всех, коли сможешь…»
— Стало быть, хвастовства ради спину гнешь? — упрекнул Прохора солдат.
— Чего бы и не похвастать, ежели людям на пользу? — рассмеялся Прохор. И, уже посерьезнев, добавил: — Батя мой первеющий был мастер на рудниках. Всегда, бывало, говорил: мол, работа землю украшает. Ты, говорит, работай хорошо, чтобы перед людями совеститься не пришлось.
— Не для людей, для себя стараться надо, — не унимался солдат, с недоумением глядя, как Прохор тщательно и любовно вытесывает какую-нибудь стойку, для которой двух-трех ударов топором было бы достаточно.
Понял ли Дерябин что-нибудь из разговора с Прохором — гадать трудно. А только дерябинская лодка потекла, едва ее спустили на воду.
Прохор сурово и осуждающе смотрел, как Дерябин фуражкой вычерпывает воду из щелистого суденышка. Солдат стыдливо прятал от Прохора глаза, а тот, сдвинув брови, молча глядел на его позор и нерадение.
Наконец караван был готов к дальнему походу. Лодки, баржи, паромы, плоты, баркасы потянулись друг за другом, и казалось, не будет им конца-края: на две версты по реке змеилась вереница судов. Впереди всех на лодке, сработанной Прохором, плыл генерал-губернатор Муравьев. А в самом хвосте каравана, перед носом неповоротливого, тяжелого на ходу парохода «Аргунь», впервые построенного на Шилкинском заводе, шли рядом лодки Прохора и солдата. Калитаев расположился на собственноручно сделанной добротной лодке, а солдат — на своей, из которой всю дорогу вычерпывал — теперь уже берестяным туеском — просачивавшуюся во многие щели воду. Прохор на своем суденышке не ведал забот: оно не протекало, не боялось крутой волны и, наверное, выдержало бы самые трудные испытания. Кроме нескольких сделанных им лодок Прохор успел еще помочь товарищам возвести дощатый домик на одном из плотов. Плот шел в середине каравана, оконца на хатке были домовито завешены ситцем, и Калитаев оглядывал творение рук своих как человек, который сумел утвердить среди людей славу необходимого и умелого мастера.