— Куда ведешь? — возмущенно спрашивает кто-то сзади. — Штыком их — и на тот свет!
— Безоружного, как лежачего, не бьют, — говорит Петр. — Пусть командир разберется.
После этого боя грудь матроса Кошки украсил второй Георгий…
Петр умолкает. Он взволнован. В памяти встало все до мельчайших подробностей. Заныла вдруг в груди севастопольская рана. Дрожали руки, словно в них только что была зажата винтовка. Пересохло в горле. Да разве это все? Эге-ге, не было такого дня и ночи, чтобы Петр не был в числе охотников, не ходил на вылазки, в секреты, не приносил трофеев или не приводил «языков». Про все рассказывать и недели не хватит…
Наталка сидела тихо, боясь пошевелиться. Так вот какой он, ее Петр! Как Иван-богатырь в сказке, что с семиглавым змеем бился…
Совсем рядом в чьем-то дворе прокукарекал петух. Ему ответил второй, третий. Через минуту все Ометинцы огласились петушиным криком.
— Ого, засиделись мы с тобой, Наталю, до первых петухов, — поднялся Петр. Встала и дивчина. Омывая ноги холодной росой, шли они домой. Возле двора Миколы Касьяненко Петр обнял на прощание Наталку. Он и в темноте видел, как блестели ее глаза и дрожали тонкие, сломленные посредине брови.
— Серденько ты мое! — обдала его на прощание горячим дыханием дивчина и перескочила через перелаз в свой двор.
На другой день, в полдень, Петр пошел на панский двор. Он направился прямо к конюшне, Там за панскими выездными лошадьми присматривал Гнатко. Петр вошел в открытые ворота и остановился, прислушиваясь. Кто же тут есть? Из узких боковых дверей высунулся с мешком за плечами Гнатко. Он кинул мешок на пол, воровато оглянулся. Достав в углу из-под соломы большую торбу, ссыпал в нее из принесенного мешка овес и снова спрятал под солому. «От бесов богатей, — подумал Петр. — Лижет пану пятки и его же овес ворует».
Матрос вышел из-за столба и крикнул:
— Ты зачем панское добро раскрадываешь, чертов сын?
Гнатко побледнел и от растерянности не мог вымолвить ни слова.
— Кради-кради, бог с тобой, — махнул рукой Петр. — Черт того пана не возьмет.
Гнатко стоял посредине конюшни в грязных полотняных штанах, в постолах, замазанных навозом. В растрепанных волосах торчала солома. Матрос подошел вплотную к конюху.
— Ты просил у управляющего разрешения жениться на Наталке? — спросил он сурово.
Гнатко беспомощно оглянулся, как бы ища чьей-нибудь поддержки, но в конюшне были только он и Петр, да еще били копытами по настилу из досок серые выхоленные жеребцы. Крикнуть? А что, если матрос схватит его своими железными лапами за горло? Уже давно ходят слухи, что в его руках какая-то чертячья сила. Да и он, Гнатко, вчера сам хорошо убедился в этом. Переломает ребра, а тогда… Кому пожалуешься? Его даже становой пристав не хочет трогать. А Петр все наступает на Гнатка, зло смотрит на него, вот уже протягивает руку к его груди…
— Про… просил… Просили тато, чтобы управляющий написал пану, — заикается, выдавливая из себя слова, перепуганный парубок.
— Чего же ты, свинячье рыло, лезешь к дивчине, которая тебя не любит? Ах ты нахал! Думаешь, если вы богачи, то уже можете людскую душу топтать?
Гнатко молчит, переступая с ноги на ногу.
— Вытряхни из чуба солому, дурак, — приказывает Петр, — да иди со мной к управляющему. — Слышишь? Быстро!
Конюх, казалось, не слышал. Он смотрел на Петра ничего не понимающими глазами.
— Иди! — И Кошка толкнул его в спину.
Гнатко в закатанных штанах шел панским двором, шаркая постолами по зеленой траве, а за ним шагал Петр в черном матросском мундире при всех крестах и медалях.
— Поворачивай к управляющему! — приказал он. — Не бойся.
Вот и дом управляющего. Высокие просторные окна, широкое крыльцо, увитое хмелем. В окошке виднеется лысая голова управляющего, немца Грунера, склонившегося над какими-то бумагами. Петр вталкивает конюха на ступеньки крыльца, сам идет за ним. Дверь в конторку открыта. Грунер, услышав шаги, оторвался от бумаг. На носу у него маленькие очки в золотой оправе, широкие рыжие усы, закрученные вверх, будто медные крючки, сердитые водянистые глаза.
— Как ты смел? — закричал Грунер на Гнатка.
— Это я его привел, дан управляющий, — спокойно остановился у двери Кошка. — Добрый день вам!
— Какое у вас есть ко мне дело, господин квартирмейстер? — обратился немец к матросу.
— Дело не у меня, а у этого парубка, но он боится к вам зайти, так вот меня попросил… Его батько, — показал матрос на конюха, — приходил к вам просить, чтобы вы написали нашему пану, их превосходительству, дабы тот разрешил Гнатку жениться на дочери Миколы Касьяненко, Наталке.