Добраться бы Петру к его величеству, тогда бы он все рассказал и о себе, и о Гавриле, и о Степане, и о Тымке, и о Миколе — обо всем их бедствующем, горемычном селе, обо всех замученных крестьянах; ударил бы челом: заступись, защити, батюшка!
Однажды Петр прибежал домой веселый, возбужденный.
— Новый царь короноваться будет, велено во всех церквах звонить в колокола! — с порога крикнул он жене. — Только с кем бы посоветоваться, чтобы кто из грамотных людей разъяснил…
— Пойди, Петро, к отцу Афанасию. Он, наверное, знает, что к чему…
— Не люблю я этих бесовых попов, — сплюнул Петр. — Ненасытное и лживое отродье.
— Да уж про царя, может, не соврет. Греха побоится.
— Поп и самого черта с рогами не побоится, не то что греха…
Но все-таки пошел.
Отец Афанасий жил возле церкви в просторном доме под зеленой железной крышей. На стук Петра поп вышел в коридор. В длинной черной рясе, растрепанный, он небрежно благословил Петра и подставил руку для поцелуя, но старый матрос сделал вид, что не понял этого жеста.
О нет, пусть поп хоть треснет, Петр не будет целовать его руку. К лицу ли севастопольскому матросу, который не кланялся английским ядрам и французским пулям, унижаться перед ометинским попом?
Священник стоял, сложив на широком животе руки. Петр коротко изложил свое дело: правду ли гутарят люди о короновании нового царя? Если правду, то когда оно будет?
— А зачем тебе об этом знать, раб божий? — недовольно пробурчал поп.
— Хочу на это коронование поехать. К царю пробиться попробую…
— В твоем ли рубище появляться перед коронованным главою? — презрительно спросил святой отец.
— А это уж дело мое, а не ваше, — отрубил старый матрос. — Вы отвечайте то, о чем спрашиваю.
— Венчание на царствие августейшего Николая второго будет в первопрестольной столице Москве мая восемнадцатого дня в Успенском соборе. Праздник из праздников и…
— Спасибо! — не дал докончить попу Петр. — Будьте здоровы! — И быстро направился к двери.
Уже открыв их, вдруг обернулся:
— Батюшка, а вы, часом, денег на дорогу не одолжите?
— Иди, иди, для богохульников у меня денег нет! — крикнул поп.
— Да я и не взял бы. Это я так спросил… Уж лучше пешком идти, чем на поповские деньги ехать, — добавил Петр уже за дверью.
Вечером пришел Степан Касьяненко, брат Наталки. Он тоже поддержал Петра:
— В самые руки вручи царю бумагу. Пусть он прочитает, как бедный мужик мучается, свету божьего не видит… Может, какой новый закон царь издаст.
— Так-то так, но где же взять денег на дорогу? — горевал Петр. — До Москвы — это тебе не до Брацлава или до Тульчина. Хотя бы десять рублей иметь…
Степан был моложе Петра лет на пятнадцать. У него такие же черные глаза, как у Наталки, руки большие, огрубевшие от бесконечной работы.
— А что, если поехать в Остолоповский лес за дровами? Продадим, а на те деньги и поедешь. Черт того пана не возьмет… От одной арбы дров не обеднеет, — посмотрев в окно, тихо предложил Степан.
— А на чем же ты поедешь? Верхом на палочке? — недоверчиво спрашивает Петр, но в душе уже радуется: «В самом деле, так можно раздобыть деньжат, чего там жалеть панское добро. Этот лес весь бы раздать крестьянам, пусть топят в печах да хаты строят…»
— Я возьму у Олексы Максимового коня, — говорит Степан. — Один раз привезем себе, а другой раз ему, за лошадей. Он даст, я же в прошлом году возле лошадей работал до самого снега. Хороший кровопивец, колики ему в печенку!..
— Бери лошадей! — согласился Петр. — Поедем, Попрошу еще Гаврилку, чтобы поехал помочь.
Апрель был теплый. На деревьях уже пробивались липкие зеленые листочки. Высохли на полях дороги, паровала, томилась земля. Печально клонились к самой воде вербы. Вечерами, возвращаясь с чужбины, курлыкали в небе журавли.
Когда стемнело, Петр, Степан и Гаврила выехали из села. Гаврила из маленького, худенького мальчонки давно превратился в усатого, широкого в плечах мужчину, с сильными узловатыми руками, но в Ометинцах по-прежнему все называли его Гаврилкой, как и в детстве.
На мягкой полевой дороге воз постукивал глухо, добрые кони бежали рысцой. Степан крепко держал вожжи и кнут, ежеминутно посвистывая им в воздухе. Ехали молча. С юга дул мягкий, легкий ветерок, неся запахи терпкой молодой зелени, сладкого березового сока, перепревших листьев. Одна за другой над головой загорелись редкие, как свечки на бедняцких похоронах, звездочки.