Не доезжая до леса, все трое слезли с воза, пошли рядом. А вот и лес. Он стоит высокой черной стеной, шумит враждебно и грозно, поскрипывая стволами, потрескивая голыми ветвями. Въезд в лес перегорожен толстой полосатой палкой, заложенной между двумя столбами. От столбов по обе стороны тянется глубокая, заросшая густой растительностью канава. Подвода остановилась у этих ворот. Степан хотел вытащить палку но она была примкнута к столбам замками.
— Вот собаки! — выругался он полушепотом. — Закрыли на замок и лес от людей. Если бы могли, то и солнце отгородили бы…
На краю леса, у просеки, чернели дрова, сложенные в штабеля.
— Ну, хлопцы, берите, кто какое может, — сказал глуховато Степан. — Придется сюда выносить на плечах.
Степан и Гаврила взяли на плечи по два полена. Петр тоже хотел два, но не осилил и поднял одно. В лесу было темно, и матрос поминутно цеплялся за какие-то пеньки, ветки. Эх, не те годы у тебя, Петро, не та сила в ногах и руках! Под Севастополем версты две нес на себе связанного пленного англичанина — и ничего, не задыхался… А теперь…
Молча отнесли дрова раз, другой, третий… Иногда остановится кто-нибудь на миг, чтобы рукавом вытереть со лба пот. Возле перекладины, позвякивая сбруей, фыркают лошади, глухо топают о землю копытами. И вдруг конь заржал. Звонко, пронзительно. Далеко покатилось через голый лес эхо, ударяясь о деревья, пугая ночных птиц.
— А, чтоб ты треснул, бешеный! — прошипел Гаврила, взваливая на плечо толстое бревно.
— Еще два-три раза принести — арба будет полна с верхом. Гаврила и Степан направились уже к возу, а Петр еще нащупывал, какой бы чурбан подхватить поудобнее, как вдруг из леса кто-то крикнул:
— Стой, ни с места! Застрелю! — Это был голос остолоповского лесника. Его хорошо знал Петр. В ночном сумраке матрос видел, как приближается лесник: идет здоровый как медведь, сопит, сухие ветки трещат у него под ногами. Петр стоит, ожидая, и думает: а ну, ну, что же будет дальше?
— Попался, ворюга! — крикнул лесник и схватил Петра за плечо.
— А ну, не протягивай рук! — зло произнес Петр и оторвал от себя холодную руку лесника.
— А-а, не матрос ли часом? — злорадно и вместе с тем как-то удивленно спросил панский прислужник. — За лесом приехал? Уже весна, а тебе все еще холодно? А ты знаешь, что есть царский указ сажать в тюрьму за кражу панского леса?
— Врешь! — выкрикнул Петр. — Не может царь таких законов писать.
— Э! Сам своими глазами видел. Вот я тебе скручу руки назад — да к приставу! А там тебе и прочитают царский закон.
Закипел гнев в сердце Петра, и где только сила взялась в старых руках. Как когда-то, в те боевые годы, ловко рванул матрос из рук лесника холодное ружье и швырнул его в лесную темноту, а сам ударил плечом лесника в грудь, и тот полетел через ногу Петра. И в эту же минуту старый матрос бросился к возу. Навстречу бежали Степан и Гаврила.
— Что… там? — спрашивал запыхавшийся Степан.
— Уже ничего… Айда быстрее домой!
Степан разматывает вожжи, все трое вмиг вскакивают на дрова, лошади, почувствовав опасность, с места берут вскачь.
— Выследил… Чтобы ты подох, гадина! — возмущается Петр.
Степан дернул за вожжи, лошади припустили еще сильнее. Хотя темно, но они чуют под ногами твердую почву. Но вот дорога пошла стремительно под гору. Воз, нагруженный дровами, с силой покатился вниз, надвигаясь на лошадей.
— Не перекинуться бы, — с опаской подумал Петр, и в ту же минуту «его с силой подбросило вверх. Ему показалось, что он летит в какую-то темную бездну. Что-то больно бьет его прямо в грудь, перед глазами вспыхивает блестящий желтый круг и рассыпается на тысячи золотых осколков…
Кони остановились в долине, исступленно поводя боками. Степан с Гаврилой сбросили с воза последние поленья дров, сняли с себя верхнюю одежду, постелили на дно воза и на нее положили Петра. Он стонал. Стонал тяжело. В горле что-то булькало. Колесо переехало грудь, и кровь хлестала из нее, просачиваясь через подстеленную одежду прямо на затвердевшую выезженную дорогу.
И поехал старый Петр Кошка темной ночью домой, оставляя на дороге кровавый след. Запричитала в хатине Наталка, вырывая на себе седые волосы, глухо зарыдали Степан и Гаврила… Вместе раздели они Петра, вытерли кровь. Вытащила жена из сундука чистую полотняную сорочку, разодрала ее, втроем обвязали Петра, остановили ему кровь, напоили свежей водой.
— Зачем было тебе это странствие придумывать? — плача, кричала Наталка. — Для чего тебе тот царь сдался, чтоб ему такую жизнь, как нам, несчастным! Ничем тебе он не помог бы… Никогда царь не приласкает бедных людей…