Чупуров обычно уклонялся от боя с непогодой, услужливо уступал дорогу бурям и грозам, облакам и ночи. «Только вверх», — решил Чупуров. На высоте он надеялся встретиться с добрым волшебником — солнцем. Солнце поможет освободиться машине ото льда. И еще не успев получить телеграммы от диспетчера, он поймал себя на том, что интуитивно тянул штурвал на себя. И когда тот, кто следил за небесными дорогами, наконец разрешил идти вверх, Чупуров энергично прибавил газ. Могуче взревели моторы, в иллюминаторы ударили темные, лохматые обрывки облаков, и стало светлее. Закусив губу, пилот еще вытягивал самолет из опасности, но глубокая морщинка на лбу распрямилась, брови чуть приподнялись, и во взгляде мелькнула смешинка:
— Черта с два, выберемся!
Облака остались внизу. На крыльях лежал белый саван, но самолет уже был спасен. И когда веселее загудели моторы, когда мы поспешили надеть темные очки, спасая глаза от колючей солнечной яркости, мы вспомнили о тех, кто первым вступал в схватку с небом…
САМОЛЕТ ИЩЕТ БУРЮ
Облака… Мы чувствуем теплый ветерок, шелестящий над степью, крепкий запах трав и земли, и недалекого леса, глухого и безмолвного. Слышим трель жаворонка. Птица забралась куда-то ввысь. Ее не видно. Она слишком мала в этом огромном мире. Но ее звонкая, добрая песня несется над полями и лесами, рвется к синему небу, к облакам… С земли эти облака ласковые, ослепительно яркие, наполненные солнечной щедростью. Они дремлют, слушая песню невидимой птахи. Но я знаю людей, для которых облака были полем тяжелой битвы…
Конструкторы рождают в мечте новую крылатую птицу. Мечта ложится на кальку и ватман. В неустанной работе над новой машиной конструкторы сталкиваются с тем, что в диалектике называют единством противоположностей или, в данном случае, единством, казалось бы, несовместимых вещей — легкости и прочности, скорости и безопасности, экономии и красоты отделки, мощности и удобства. Но странно, в их творчестве эти противоположности находят наиболее удачные компромиссы. Технологи налаживают производственный процесс. Отливаются новые штампы, изготовляются новые двигатели. И после многих ночей и дней труда опытная машина сходит с заводского конвейера.
Летчики-испытатели начинают «учить ее летать». Доводка, доделки… Проходят месяцы, а то и годы.
И в конце концов наступает момент, когда машина отправляется в последнее испытание — на битву… с облаками. Как поведет себя самолет, столкнувшись один на один с грозой, мраком, бурями, обледенением? Надежен ли прибор который наблюдает за льдом, включится ли сам в работу, освобождая от наледи жизненно важные центры? Выдержит ли самолет, если откажет сложная антиобледенительная система? Как поведет себя он в этом случае? Что должны сделать летчики, чтобы победить коварное небо? Словом, любой новый самолет подвергается испытаниям на выносливость, крепость, способность летать в любую погоду.
…Зима. Утро. Над землей покоятся мягкие, синеватые облака. Колючей бахромой инея покрыт аэродром. Все в белом: и домики, и ангары, и широкая бетонная полоса, и самолеты, уснувшие под теплыми брезентовыми чехлами. Отчаянно скрипит под ногами снег, и этот скрип будит морозную тишину.
Сколько идти из летной комнаты к синоптикам? Сто шагов? Двести? Почему-то точное расстояние никогда не интересовало Мирошниченко, хотя уже много лет он ходит перед полетом по этой тропинке. Каждый шаг означает нечто другое, трудно уловимое даже для него. За это время, пока он идет, в нем происходят удивительные превращения. Он расстается с маленькими и большими заботами и, приближаясь к домику синоптиков, чувствует, как нечто новое и более значительное постепенно заполняет его. Что это — радость, восторг, надежда, ощущение счастья? Мирошниченко никогда бы не ответил. Может быть, это было все вместе — праздник, наполненный ожиданием важной минуты…
Он замедляет шаги и глядит на тихие сугробы, на шуршащий в воздухе снег, на мохнатые ели. Вот у этих елей родителей уже нет, их вырубили, когда строили аэродром, но семена остались в земле, пустили корни, поднялись, ощетинившись мягкими иглами, крошки-деревца, стремясь продолжить жизнь леса, что шумел прежде. Аэродромный сторож много раз подходил к ним с топором, хмурил заиндевелые брови, собираясь с духом. Но не поднимались руки срубить эти елочки, и уходил он, вздыхая при мысли о сердитом и строгом начальстве, перед которым когда-нибудь придется ответить ему за этот милый и трогательный непорядок.
Мирошниченко поднимает взгляд к небу, стараясь «прикинуть на глазок» погоду. Обыкновенное небо — облачное, бесцветное, сонное. Никаких бурь, которые так нужны в полете. Сегодня самолет добровольно войдет в самую опасную зону и начнет бороться с обледенением. Но погода всегда враждует с летчиками.