И БЫЛА НОЧЬ…
Гидролог сказал, что мы находимся почти на семьдесят восьмом градусе.
Интересный парень этот гидролог. Высокий, худощавый. Белокурые волосы все время спадают на лоб, и он откидывает их небрежно и изящно. Носит усы, рыжеватые, ежиком. Он говорит спокойно, толково, но иногда вдруг остановится, с досадой махнет рукой, как бы говоря: да разве вы поймете?
Сразу же после окончания Арктического училища он зимовал на Шпицбергене, работал в высокоширотной гидрологической обсерватории на архипелаге Медвежьи острова и вот уже третий год живет здесь, на Челюскине.
Его главное «рабочее место» — пролив Вилькицкого. Этот морской проход, сжатый мысом Челюскин и Северной Землей, снискал среди северян-мореходов печальную славу. Не случайно Норденшельд и Нансен, проходя это место, беспокоились за судьбу своих кораблей. Громадные массивы крепкого пакового льда спускаются сюда с севера и, крошась, наползая друг на друга, забивают узкий, сравнительно неглубокий пролив. Чтобы заранее предугадать ледовую обстановку на этом участке, гидрологи почти круглый год ведут наблюдения со стороны Северной Земли и мыса Челюскин.
Утром каюр накормил собак, и мы поехали по проливу на северо-восток от Челюскина к гидрологической палатке. Лёд безмолвствовал, усыпленный сильным морозом.
На торосах санки швыряло в стороны, иногда они вставали на дыбы, и мы соскакивали и бежали рядом, стараясь не опережать собак. Меня предупредили, что собаки в упряжке злятся и нападают на тех, кто их обгоняет.
В одном месте мы остановились. Собаки заскулили, но коренник сурово поглядел на них, и они успокоились, легли на снег, положив головы на свои широкие, в сосульках лапы.
— Вот здесь? — спросил гидролог.
— Здесь, — задумчиво отозвался каюр.
На этом месте пять дней в тяжелых торосах, высотой в два человеческих роста, ломами и руками два этих парня пробивали дорогу к палатке, чтобы выполнить суточную станцию[1]. Они долбили торосы и чутко прислушивались к тишине, какая обычно наступает перед большой пургой. Мороз заставлял быстрее двигаться, малейший шорох в торосах — вскидывать карабин. По-прежнему подмигивали звезды, посылая на землю бесконечные точки-тире. И лишь в одном углу они погасли. Оттуда шла туча. Гидролог сбросил рукавицу и опустил руку. В кожу воткнулось несколько иголок поземки. Ветра еще не было, по снег уже пришел в движение от бури, идущей издалека.
И вот налетел сильный шквал. Тревожно замелькали звезды, погасая одна за другой. А ребята крушили торосы, с трудом удерживаясь на ногах. Они взваливали на спину огромные льдины и относили их в стороны, интуитивно угадывая дорогу в косматом, мутном мире, во взвихренной, вздыбленной мгле без очертаний и линий. И точно в назначенный день они добрались до гидрологической палатки.
Упряжка понесла нас дальше.
Через несколько часов на голубоватом поле льдов показалось черное пятнышко. Это была круглая с брезентовым верхом и иллюминатором гидрологическая палатка КАПШ-1. Недавно около нее был медведь, заглядывал в иллюминатор, оборвал когтями брезент. Рядом с палаткой стоят тяжелые баллоны с газом.
Внутри палатки установлена лебедка с тонким тросом, стоят аккумуляторы для освещения ночью, две газовые платки, раскладушка со спальным мешком. Под лебедкой прорублена лунка, куда опускаются батометры и морская вертушка, определяющая скорость и направление течения.
Разжигаем горелки газовой плитки. На потолке выступает иней и постепенно исчезает, превращаясь в воду. Откидываем капюшоны, разматываем шарфы, потом снимаем шапки, вылезаем из курток, задубелых на морозе, наконец, появляется желание стянуть унты и шерстяные фуфайки.
Каюр набрал в чайник снега, вскипятил чай, не спеша, «по-архангельски» выпил несколько кружек и уехал.
Мы остались одни. В иллюминатор смотрит розоватый закат. Скоро начнем «делать станцию».
Ровно в полдень по московскому времени мы опускаем морскую вертушку на стометровую глубину. В это же время такую же суточную станцию начинают выполнять все гидрологи Арктики. Я кручу лебедку, вытравливаю трос. Гидролог списывает с приборов в журнал показания о силе течения, его направлении. Снова готовит вертушку, которую на этот раз мы опускаем на семьдесят пять метров. Опять отсчет, и вертушка уходит на глубину пятьдесят Метров, потом на двадцать пять, десять и, наконец, на два с половиной метра. На это уходит почти час. Мы успеваем выкурить по папироске, запить ее чаем и начинаем новую серию измерений.
С каждым часом все тяжелее выбирать трос, все сильнее слипаются глаза от усталости, менее ярко горят крохотные лампочки, и мы все гуще завариваем чай.
1
Станция — регулярный комплекс исследований в течение определенного времени. На мысе Челюскин выполняются две суточные станции в месяц.