Мы добились своего. Стрелкин снабжал Савинкова информацией, которую извлекал в основном из Ольгиной болтовни. Стоит ли удивляться, что она почти полностью совпадала с той, которой снабжал его я. Борис Викторович был абсолютно уверен, что Красная Гвардия находится под его контролем, а Ленин сидит в Петропавловской крепости, как в ловушке, которую можно в любой момент захлопнуть.
Я с нетерпением ожидал приезда в Петроград Марии Спиридоновой. И вовсе не в плане личного интереса. Глупо было полагать, что влюбившись в дни своей комсомольской юности в фотографию, я добьюсь ЗДЕСЬ взаимности от оригинала. Хотя, безусловно, попытаюсь. Но сейчас речь не об этом. В нашем времени Мария Спиридонова была признанным лидером левых эсеров. Сейчас она вполне могла стать лидером всей партии. В союзе с большевиками это давало возможность сформировать первое советское правительство, а в дальнейшем закрепить победу Советской власти на уровне Учредительного собрания. И никаких тебе Октябрьских переворотов!
Но всё это было в перспективе. На текущий момент меня беспокоило отсутствие Львова. Полковник так и не вернулся из Швеции. Я, честно говоря, не знал, что и думать. Тем временем Ёрш и Бокий приступили к изучению захваченного в Охранке архива. На Крестовском острове, вопреки ожиданиям, стало-таки людно. Однако брошенных дач тоже было предостаточно. В двух мы размесили группы спецназовцев для пригляда за дачей, где всё так же хозяйничал угрюмый финн.
А потом произошло событие, которое заставило меня в который раз подумать о том, что обитатели этого мира живут своей жизнью и далеко не всегда тропятся сдать её на контроль каким-то там попаданцам. Всё случилось в день приезда в Питер Сталина. Иосиф Джугашвили вернулся из Туруханской ссылки и сразу же возжелал встретиться с Лениным. Не думаю, что Ильич пропустил мимо ушей моё предупреждение о будущей роли Сталина, но в этот раз принял его более чем радушно. Более того, Ленин потребовал, чтобы Сталина разместили в Комендантском доме, что и было исполнено. Но не о Сталине сейчас речь. Вместе с ним прибыл человек с очень примечательной для того времени внешностью: кроме бровей другой растительности у него на голове не было, а левая щека была обезображена шрамом. Сталин представил спутника как своего давнишнего соратника.
В следующий раз я увидел лысого типа рядом с Васичем на крыльце комендатуры, когда садился в машину.
— Товарищ Жехорский! — окликнул меня комендант крепости. Когда я подошёл, сказал: – Вы ведь в Таврический? Подбросите товарища Кравченко до Смольного.
Правое крыло Института благородных девиц было реквизировано Советом под общежитие для приезжих товарищей.
Мы расположились на заднем сидении, и машина резво покатила к воротам. Когда крепость осталась позади мой спутник негромко сказал:
— Здравствуйте, Михаил Макарович.
Там у комендатуры у него был совсем другой голос, а теперь он говорил голосом Львова. Я резко повернул голову. Теперь я узнавал и глаза. Не дав мне ничего произнести, Львов приложил палец к губам и выразительно кивнул в сторону шофёра.
В парке возле Смольного нас приютил укромный уголок, где я смог, наконец, снять с себя обет молчания, наложенный Львовым.
— Как это всё понимать, Пётр Евгеньевич?
Ничего более примечательного, чем задать подобный вопрос, я на тот момент придумать не смог.
— …Теперь уж и не упомню, что точно толкнуло меня тогда на сей «подвиг», но идея проникнуть в революционную среду под видом недоучившегося студента принадлежала исключительно мне. Я тогда только поступил на службу в Корпус жандармов, был командирован на Кавказ и очень хотел отличиться, как будто мало было мне Георгия за войну с японцами. Шёл 1907 год. Революционная волна шла на убыль, но на Кавказе всё ещё было неспокойно. Месяц ушёл у меня на подготовку. Я присутствовал на допросах арестованных революционеров, слушал, как они говорят, наблюдал за их поведением, оставаясь при этом всё время в тени. Потом придумал себе имидж. Изменил внешность, речь и даже походку. Внедрение прошло удачно. Попал в боевую организацию, руководимую Сталиным. Правда, тогда у него был другой псевдоним. Однако провокатор из меня не получился. Я всё время опаздывал с донесениями. После того, как не сумел предотвратить Тифлисскую экспроприацию, меня отозвали. Сделано это было с учётом перспективы. Меня арестовали, судили как боевика и приговорили к каторге. Даже отправили в арестантском вагоне в Сибирь. На одном из этапов я благополучно исчез. Никогда после к этому образу не обращался, и даже думать про него забыл. А после встречи с вами вспомнил. Начал готовить для Кравченко легенду. Создал под неё документальное подтверждение. Теперь, вернувшись в Россию, опять превратился в Ивана Кравченко, добавил для пущей надёжности шрам и отправился навстречу Сталину. Перехватил его ещё в Сибири. Он меня узнал. Обрадовался старому соратнику. Рассказал мне о своей жизни, я ему зачитал мою легенду. Вместе поехали в Петроград. Остальное вам известно.