— Мне Маша нравилась ещё со времён моей комсомольской юности. Чего глаза пучишь? Я ведь тебе об этом рассказывал! Ну как это не помнишь? Вот баллада безпамятливая! Короче, здесь встретились и чувства вернулись. Кончай ржать! А потом и она вроде мной заинтересовалась. Но она ведь революционерка. Для неё на первом месте борьба, а мужик… нет, не на втором… ну где-то так. Она как в курс дела вошла, так сразу с товарищем Савинковым и поцапалась. А как увидела, какие я перед ним кренделя выписываю, сразу и мне отворот дала. Пришлось подключать к процессу Александровича. Он ей наш хитроумный план обрисовал, она взад и потеплела. Да не гогочи ты, я ж не то имел в виду; да ну тебя, пошляк хренов!
— А ты про то, что обещал Савинкову охмурить её ради великой цели, рассказал? — спросил я.
— Рассказал, — вздохнул Шеф.
— И что?
— А то, что я, наверное, так никогда баб понимать и не научусь. Рассказываю, глаза, понятно в землю, вроде как стыдно. Закончил. Она молчит. Ну всё, думаю, теперь нашим отношениям уж точно конец. Жду. Молчит. Я забеспокоился, решил подсмотреть, что там с ней такое. Поднимаю осторожно глаза, а она улыбается, представляешь?! И говорит нарочито серьёзно: «А вы коварный, товарищ Жехорский! И изобретательный. Вон, какой хитроумный план придумали. У меня теперь просто нет выбора, как вам подыграть».
— И что?
— С тех пор и подыгрывает, — улыбнулся Шеф. — Со мной мила, с Савинковым любезна.
— Так у вас всё не всерьёз, — тяну я слова, изображая разочарование.
— Типун тебе на язык! — сердится Шеф. — Это она с Савинковым играет, а со мной у неё всё очень даже серьёзно.
Пока Маша Спиридонова играла с Савинковым, он, похоже, решил поиграть с нами. Но об этом чуть позже…
Я сидел на кухне нашей старой квартиры и ждал, пока на втором этаже Львов закончит гримироваться. Спустился полковник уже в своём истинном обличии: без шрама, но с волосами на голове и с усиками над верхней губой. Озабоченное выражение лица, тени под глазами – это чтобы соответствовать моменту. Ему бы в артисты пойти, а он в жандармы подался. Сейчас он отправится по своим контрреволюционным делам, а я буду его прикрывать. А что делать? Терпи, коли нанялся охранником к оборотню.
— Ты сейчас на Руссо-Балт? — спрашиваю.
— Да, надо посмотреть, как идёт подготовка к полёту.
Полёт на «Александре Невском» – таков основной план вывоза царской семьи за границу. Сикорский, когда вернулся из действующей армии и увидел самолёт целым и невредимым, настолько обрадовался, что проглотил легенду, впаренную ему Алехновичем за один присест. Но вскоре затосковал. Несмотря на положительный отзыв Брусилова и парадный отчёт Алехновича, Временное правительство не спешило запускать «Невского» в серию. Мы, как могли, успокаивали конструктора, просили потерпеть, мол, скоро всё образуется. Но это были слова, и когда Львов предложил дело, Сикорский сразу же согласился. Хотел даже сам пилотировать самолёт. Еле отговорили. Мы вообще хотели представить дело так, чтобы Сикорский остался в стороне. Самолёт угнали без его ведома и точка!
Пока «Невского» готовили к полёту, Львов успел перетереть с охраной в Царском селе. Мы умышленно не настаивали на том, чтобы граждан Романовых охраняла Красная Гвардия. Потому охрана подобралась бывшему царю сочувствующая и в отношении побега очень даже покладистая.
Всё шло к тому, что наш план должен был сработать. Вот тут-то и влез в наши дела Савинков. Нагрянул с инспекцией по поручению самого Керенского в Царское село и устроил там крупные разборки. Полагаю, что ему кто-то слил часть информации и теперь он примчался за остатком. Вывернул охранников наизнанку и узнал всё, что им было известно, то есть почти весь наш план, включая фамилию Львов, самолёт и время «Ч». А потом вдруг заявил: «Делайте, господа, что задумали, я вам мешать, не намерен». Когда Львов всё это мне выложил, я крепко засомневался и заразил своим сомнением полковника.
— Думается мне, что это ж-ж-ж неспроста, — глубокомысленно изрёк я.
— О чём это вы? — удивился Львов.
— Не обращайте внимания. Это я одну присказку вспомнил. А вспомнил я её к тому, что, думается мне, Савинков замыслил какую-то крупную бяку…
Я ждал реакции Львова на слово «бяка», но её не последовало. Видимо в данном контексте значение слова было ему понятно. Ободрённый успехом я продолжил: