— А что, Илья Иванович, пожалуй, я соглашусь!
Лицо инженера, который следил за моими раздумьями с некоторой тревогой, просветлело.
— Вот и отлично! Что касается паспорта… Как у вас с наличностью? «Катенькой» располагаете?
Я припомнил, что как минимум одна сторублёвая купюра среди собранных для меня Макарычем денег имелась. Поэтому утвердительно кивнул.
— Прекрасно! — видимо обрадованный тем, что не придётся потрошить партийную кассу, воскликнул Илья Иванович. — Тогда поступим следующим образом. Вы вместе с машинистом Знаменским и его дочерью, наведаетесь в местный полицейский участок и запротоколируете там утерю документа. Затем с этой бумагой едете в Каинск. Там в управе спросите господина Выручайло, — говорящая, согласитесь, фамилия! — и он за сто рублей выправит вам временный паспорт.
— Так просто? — удивился я.
— Не просто, а за сто рублей, — напомнил инженер. — А потом это будет далеко не первая услуга, которую нам окажет господин Выручайло.
— Сочувствует нашему делу? — поинтересовался я.
— Просто любит деньги, — пожал плечами Илья Иванович. — С жильём у вас, как я понимаю, всё в порядке. Вы ведь у Знаменских остановились?
— Да, но я бы хотел оттуда съехать.
— Что так? — удивился инженер. — Хозяева не глянулись?
— Скорее наоборот, — буркнул я, чувствуя, что краснею.
Это не осталось незамеченным, и Илья Иванович понимающе покачал головой:
— Оно так. Варя девушка видная. А при вашем образе жизни такая привязанность ни к чему. Я верно истолковываю?
— Верно, — вздохнул я.
— Да и Тимоха это не одобрит… — как бы продолжил мысль Илья Иванович, но тут же спохватился: – Ладно, есть у меня для вас жильё! Я снимаю небольшую квартиру, так одну комнату готов уступить вам – устроит?
— Вполне!
По дороге в полицейский участок Варя взяла меня под руку, при этом лицо её было преисполнено решимости. Василий Митрофанович чуть приотстал, и хотя я постоянно чувствовал на себе его взгляд, было неясно, то ли он одобряет поступок дочери, то ли не одобряет меня. В участке всё сошло вполне гладко. Полицейский чин составил бумагу для управы, протянул её мне и задал завершающий вопрос.
— Вы где остановились?
— Глеб Васильевич остановились у нас, — отчётливо произнесла Варя.
Полицейский хитровато посмотрел на меня, а я поспешил сказать:
— Василий Митрофанович и Варвара Васильевна оказали мне любезность, предоставив приют на несколько дней. Но сегодня я съезжаю на квартиру инженера Терентьева.
После моих слов в помещении повисла тишина. Потом я услышал, как кто-то выбежал, — это точно была Варя – как крякнул с досады Василий Митрофанович, а полицейский наградил меня напоследок укоризненным взглядом. Мы вышли на улицу. Вари не было видно. Всю дорогу до дома прошли молча. Я сразу ушёл собирать вещи – оставаться в этом доме после того, что натворил, я более не мог. Вернувшись в горницу, крикнул в сторону комнаты Вари.
— До свидания, Варя!
Она не вышла и не ответила. Протянул руку насупившемуся Василию Митрофановичу.
— Спасибо за приют!
Тот руки не подал, сказал укоризненно:
— Неладно поступаешь, Глеб Васильевич. Взбаламутил девку и айда? Ты хоть и безбожник, — лба на иконы ни разу не перекрестил – а всё же совесть должон иметь. Может, не пара она тебе?
— Причём тут это? — в сердцах воскликнул я. От Терентьева я знал, что хотя Знаменский в партии и не состоит, но собрания, когда не в поездке, посещает регулярно. Выходит, мог я пред ним слегка приоткрыться. — Дочь у вас замечательная, и любой почтёт за счастье иметь такую жену. Но я солдат и впереди у меня сотни боёв, такого ли мужа хотите вы для Вари?
Машинист вздохнул и пожал-таки мне руку.
— Ладно, Глеб Васильевич, ступай с Богом!
Паспорт, как и предсказывал Терентьев, я выправил без особого труда. Проживая на одной жилплощади, мы скоро коротко сошлись и стали друг для друга просто Ильёй и Глебом. Разговора, который затеял Илья в один из долгих зимних вечеров, я ждал и потому был к нему готов. А интересовало моего нового друга, понятное дело, житие моё до того момента, как попал я на затерянную средь сибирских снегов станцию Каинск-Томский. Поскольку сказать правду я не мог, пришлось сочинить сказку…
— …служил я тогда в офицерском чине в гвардейском Семёновском полку. 14 декабря 1905 года подняли нас по тревоге, погрузили в эшелоны, и в ночь на 15 выгрузились мы уже в Москве. К этому времени большая часть Первопрестольной была в руках восставших. Основные силы полка начали наступление на баррикады внутри города, а несколько рот, включая мою, под началом полковника Римана были отправлены для усмирения рабочих посёлков за пределами Москвы. Мне, как и многим офицерам, работа карателя была не по нутру, но отказ от исполнения приказа в условиях военного положения грозил немалыми неприятностями. Меня же угораздило из всех возможных выбрать для себя самую крупную – расстрел. Поручили мне командовать расстрельной командой, а я вместо этого организовал для приговорённых побег. И политика здесь была совсем ни при чём. Или, почти ни при чём. Просто среди группы рабочих затесалась совсем молоденькая девчонка. Романтичная дура, совершенно случайно попавшая в эту катавасию. Звали её Ольгой. И ради её прекрасных глаз я забыл и про присягу, и про честь мундира. Хотя уйти вместе со всеми в бега у меня ума всё-таки хватило. И пошли явки-пароли. Бежали мы с Олей, как зайцы, путая следы, и добежали аж до Харбина. Выбор этот был не случаен. В Харбине обосновался Олин дядюшка, весьма состоятельный человек, в прежние времена души не чаявший в племяннице. На этот раз принял он нас весьма холодно, что, впрочем, и не удивительно. Однако помог изрядно. Выправил нам документы на имена супругов Абрамовых. С тех пор я ношу эту фамилию, а свою прежнюю давно забыл. Дал достаточно денег, но категорически потребовал, чтобы мы незамедлительно покинули Харбин. Мы были молоды, влюблены друг в друга. У нас были деньги. Стоит ли удивляться, что мы отправились путешествовать? За пять лет объездили Индию и Китай, побывали в Тибете. Изучали восточную мудрость, но пуще – тамошние виды борьбы. Как знали, что пригодится. Ольга не уступала мне ни в чём. Скакала, стреляла, фехтовала, метала нож, овладела рукопашным боем. Редкий мужчина смог бы ей противостоять. Когда до нас дошли слухи о революции в Мексике, мы тут же приняли решение отправиться туда. Жаждали защищать добро и справедливость, а нашли кровь и предательство. Впрочем, хороших, честных людей, искренне желающих счастья для своего народа тоже повидали немало. Но сила оказалась не на их стороне, и мы, после четырёх лет почти непрерывных боёв, были вынуждены покинуть Мексику. Причём, как и десять лет назад, пришлось спасаться бегством. Наши друзья тайно переправили нас в Соединённые Штаты Америки. Добрались до Нью-Йорка. Купили билеты на пароход до Лондона. И тут, совершенно случайно, узнали, что этот путь для меня заказан. Меня, как активного противника интервенции, предпринятой в Мексике США, обязательно опознали бы при посадке на пароход, а дальше – суд и американская тюрьма. Тогда я настоял на том, чтобы нам с Ольгой на время расстаться. Она благополучно отплыла в Европу, а я после нескольких месяцев мытарств добрался до Аляски, и уже оттуда, на браконьерской шхуне попал в Россию. На Камчатке встретил своего старого знакомого, рабочего-большевика, которого в числе прочих спас в 1905 году от расстрела. Он, узнав о приобретённом мной боевом опыте, настоятельно порекомендовал мне пробираться в Петроград, сколотив по пути боевой отряд. Снабдил документам и дал явку в Иркутске. Остальное ты знаешь.