Полковник смотрел на меня круглыми от изумления глазами, и я поспешил провести его в кабинет, где уже находился Глеб.
— Познакомьтесь, Пётр Евгеньевич, — голосом телевизионного шоумена воскликнул я. — Это тот самый Глеб Васильевич Абрамов о котором писал в своей реляции несправедливо опороченный ротмистр Кольцов, а столь поразившие вас личности из верхней комнаты – бойцы его отряда.
Полковник обменялся с Глебом рукопожатием, потом неожиданно попросил:
— Покажите карабин!
Глеб удивлённо посмотрел на меня – я лишь пожал плечами – и покинул кабинет. Вернулся, держа в руках карабин. Львов осмотрел оружие, прочитал название «Тигръ», покачал головой, потом неожиданно спросил:
— У вас лупа есть?
Я достал из ящика стола лупу. Львов долго изучал с её помощью год выпуска карабина. Потом отложил лупу, вернул оружие Глебу и как-то потерянно произнёс:
— И всё-таки 1994…
— Вы до сих пор сомневаетесь? — спросил я.
Львов не ответил, только как-то неопределённо подёрнул плечами. Чтобы вывести его из прострации я решил сменить тему.
— Пётр Евгеньевич, почему вы ничего не сообщили мне о том, что внесли поправки в дело группы Седого?
— Просто не успел. Впрочем, и вы не успели сообщить мне о встрече с Савинковым.
— Но вы, тем не менее, об этом узнали?
— Как и вы о том, что в дело террористической группы внесены изменения. — Такой диалог вёл в никуда и полковник, видимо, понял это. — Впрочем, я готов объясниться. О вашей встрече с Савинковым я узнал из рапорта офицера, руководившего облавой на «Привал комедиантов». Там указано, что караулившие один из выходов жандармы были необъяснимым образом приведены в беспамятство, как и крутившийся подле дворник. Я тут же догадался, чьих это рук дело. Никто кроме Ведьмы не проделал бы этого столь изящно. — Полковник не обратил внимания на самодовольную улыбку Глеба. — Догадаться об остальном, согласитесь, было нетрудно. Я понял, что вы вышли на руководство эсеров. И ещё я понял, что они будут проверять подлинность вашей легенды. Я решил вам подыграть. Внёс нужные изменения в дело и позволил ознакомиться с ним информатору эсеров.
— Так вы знали, что в дело заглядывал посторонний?
— Разумеется, — пожал плечами Львов. — Иначе, он никогда бы туда не заглянул. Помимо этого я допустил утечку ещё кое-какой информации касающейся пребывания Войновского в Петрограде.
Мне стало стыдно. Я ведь подумал о полковнике плохое. Львов усмехнулся, видимо всё прочитав с моего лица. Мы немного помолчали, каждый о своём, потом полковник сказал:
— Вы не спросите, почему мы, — я имею в виду жандармов – зная имя предателя, терпим его в своих рядах?
Был ли этот вопрос ещё одной проверкой или Львов давал мне шанс реабилитироваться – не знаю, но ответил я довольно уверено:
— Тут как раз всё ясно. Зная предателя можно держать его под контролем, сливая через него строго дозируемую информацию или дезинформацию.
— Если бы все в жандармском управлении рассуждали как вы, — вздохнул Львов. — А то, чтобы получить санкцию на работу с этим выродком, моему коллеге пришлось обратиться к самому Джунковскому.
— Вы сказали «выродок», — вмешался в разговор Глеб. — Я так понимаю, что «крот» работает не за идею?
— Вы сказали «крот»? — перепросил полковник.
— Так в нашем времени называют сотрудника спецслужб, сотрудничающего с противником, — пояснил я.
— Очень интересно, — пробормотал полковник, потом повернулся к Глебу. — Какие там идеи. Мерзавец работает исключительно за деньги!
— Пётр Евгеньевич, — обратил я внимание полковника на себя, — у нас к вам будет несколько… просьб.
Львов обратил внимание на то, что я промешкал с формулировкой и беззлобно заметил:
— Да будет вам, «просьб», говорите прямо: поручений!
— В следующий раз непременно так и поступлю, — заверил его я. — А теперь к делу. Глеб приехал в Петроград с легендой, что у него тут есть явка. Вы не могли бы подсказать имя недавно умершего эсдека, не обязательно большевика, к которому такая явка могла быть?