Потому, дескать, что дни с четыре в окошке огонь виден был попозже обыкновенного. Потом прибавил: „Видно было и вчерась, что условленность отнюдь не казать в людях согласия меж вами, и сие весьма хорошо“» [20, 13].
Из камер-фурьерского журнала (далее — КФЖ) следует, что Потемкин был представлен Екатерине 4 февраля 1774 г., а затем 9-го. Алексей Орлов в это время находился в Москве. Но его разведка работала не только у берегов Италии. Извещенный о новом фаворите, Алексей поспешил в Северную столицу, его прибытие и присутствие на обеде в Зимнем дворце отмечено в КФЖ 27 февраля. 1 марта Алексей вместе с Григорием приглашен к царскому столу снова. В этот день состоялся его разговор с Екатериной о тайной связи с Потемкиным, резко изменившей ситуацию при дворе. После 1 марта в КФЖ отмечено почти ежедневное присутствие при императрице Г. Потемкина и эпизодические приглашения в Зимний дворец братьев Орловых. Несмотря на эти кратковременные внутренние противоречия, Орловы вплоть до конца 1776 г. стояли при дворе на высшей ступени. Об этом говорят наблюдения иностранцев, улавливавших в дворцовом водовороте любые перемены.
В целом фаворитизм, носивший при императрицах Анне и Елизавете на политической сцене двора декоративный, фоновый характер, во времена Екатерины обрел форму нештатного, уродливого органа государственного управления, поскольку в большинстве своем фавориты были весьма далеки от профессионализма в решении вопросов государственного масштаба. К тому же орган этот дорого обходился государственной казне.
Григорий по-прежнему ездит на дежурства в Царское Село из Гатчины. Наведывается туда и Владимир на пару с вернувшимся из Италии Федором. Владимир скучает по Ивану: «Папинька Сударушко здравствуй… Слышали, что ты выехал во вторник в Москву… Григорий вчерась с дежурства сменился… Ты в моем доме большую пустоту сделал своим отсутствием… Федя же, повеса, ни за что не принимается, только что летает» [44/1]. Федор, соскучившийся на войне по столичным развлечениям и любовным приключениям, чувствовал себя самым беззаботным из всех братьев. Весельчак и балагур, всеобщий любимец, он вообще придерживался принципа «лови минуту», а по поводу ветрености в своих любовных делах говаривал: «Человек, верный одной красавице, жесток для всех прочих». Но были у него и довольно стойкие увлечения. Владимир в ноябре 1773 г. пишет Ивану: «Федор влюблен очень и всякий день от пяти часов до перваго не бывает дома; да часа два еще к тому употребляет на переписки, только что глаза продерет, то письмо в руки, и только что встанет, то за перо отвечать. Скоро его предмет на несколько месяцев удалится и так он придет в порядок».
Последние годы при дворе
Успехи Е. Пугачева вынудили Г. Орлова снова взяться за государственные дела с новой энергией. Генерал-фельдцейхмейстер занимается вопросами оснащения войск орудиями, снарядами, пополнения подготовленными артиллеристами. На заседании Совета при обсуждении вопроса об учреждении в населенных пунктах застав для задержания всех подозрительных лиц, Григорий, используя опыт, приобретенный во время чумной эпидемии, указал на невозможность выполнения этого предприятия из-за недостаточности средств, заметив при этом, что «всякое узаконение тщетно, когда исполнительною властью не будет поддержано». Кто-то нашептал государыне, что пугачевцы побывали в принадлежавшем Орловым Усолье на Волге, этим сообщением она встревожила Владимира.
В это время все Орловы, кроме Ивана, съехались в Петербург, куда доходили все более тревожные слухи о продвижении пугачевских войск. Владимир пишет Ивану: «Мне кажется, ты слишком сердишься на Фоку. Он может быть не столько виноват: а с голыми руками право нечего делать, когда бы Пугачев был так близко к Москве, то бы может быть многие из нее убрались. Может статься, чтобы и старик уплелся, а то хорошо дурить и шуметь как римлянин, когда предмет страха далеко». Как видим, Ф. Мещеринов (Фока) из-за опасения попасть в руки Пугачева, вешавшего всех попавшихся ему помещиков, перебрался с Волги в Москву.