— Голова что-то болит.
— Ничего, в море пройдет. Вы, я слышал, на шлюпке ходить мастер.
— Люблю шлюпочное дело…
От борта далекого ледокола отделился катер, пошел в их сторону, вздымая пенный бурун.
Он огибал огромное, странной формы сооружение, как квадратный остров, легшее посреди рейда.
Плавучий док был похож на костяк многоэтажного дома, перенесенный на воду с суши.
Над железными понтонами его стапель-палубы взлетали две боковые узкие башни, соединенные наверху ажурным стальным мостом. Крошечная фигурка сигнальщика чернела на вершине одной из башен, у флага, вьющегося на невидимом издали флагштоке. На башнях горбились силуэты электролебедок и кранов.
Катер подходил к стенке. Жуков поднял чемодан и и шинель. Чувствовал себя неловко под устремленным на него взглядом высокого мичмана.
— Товарищ старший матрос! — негромко окликнул мичман.
Жуков остановился.
— Приведите себя в порядок. У вас под ухом, возле правой щеки, след от губной помады, — с упреком, веско, по-прежнему вполголоса сказал Жукову Агеев.
Вспыхнув, Жуков торопливо достал из кармана платок.
Мичман и несколько человек, ждавших в стороне, размещались у катерной рубки. Первой уселась на банке женщина средних лет в светлом платье, с угрюмым лицом, с желтыми волосами, заправленными под ядовито-зеленую шляпку. Когда Жуков с вещами в руках спрыгнул на катер, она сердито подобрала ноги, как бы боясь, что он запачкает ее телесного цвета чулки. Капитан первого ранга шагнул через борт катера, прошел в рубку.
— Опять наша Глафира Львовна нынче не в духе, — добродушно сказал моряк, рядом с которым сел Жуков. — На ледокол с берега возвращаться не любит.
— А разве на ледоколе женщины служат? — Жуков еще раз потер щеку платком. Его томили неотступные мысли о Клаве.
— Как же, две буфетчицы у нас есть по штату. Эта вот — в кают-компании, а другая — в капитанском салоне и библиотекарем по совместительству будет работать. С дока ее переводят… А ты тоже с нами в поход?
— Выходит, что так, — сказал отрывисто Жуков. Все ближе вырисовывался — обводами длинного, крутого корпуса, голубыми широкими трубами, обведенными желтой каймой, — ледокол, стоящий на рейде. На его скуле зоркие глаза сигнальщика уже различали бронзовую надпись: «Прончищев».
Ночью на пустынном морском берегу два пограничника двигались вдоль линии прибоя. Старые фронтовые друзья, Панкратов и Суслов, «орлы капитана Людова», как прозвали североморских разведчиков в славные военные годы. Не так давно перешли они служить с Баренцева на Балтийское море.
Впереди, на коротком поводке, обнюхивал камни огромный красавец пес, служебно-розыскная овчарка.
— След, след! — говорил Панкратов.
Овчарка остановилась, злобно залаяла на плоский, обтянутый мхом валун. Блеснули лучи фонариков.
Овчарка потянула вверх, к окутанным темнотой скалам.
Пограничники карабкались по скалам. Начинался рассвет, заливал тусклым маревом берег с мигающим вдали маяком, неустанно плещущее море.
— Вот здесь он с камней на песок спрыгнул, — сказал Панкратов.
— Вот побежал по открытому месту, — говорил Суслов, поспевая за овчаркой, всматриваясь в песчаный грунт. — Вот снова пошел… Роста среднего, не такой молодой, похоже — из военных, к строевому шагу привык,
Возле одной из расселин пес остановился, залаял.
— Полундра, — сказал Панкратов.
Разбросали завалившие расселину камни. Осторожно извлекли из глубины водонепроницаемый, туго набитый мешок. В мешке был легководолазный костюм: ласты с перепонками, кислородная маска, ранец.
— Порядок! — сказал Суслов. Чуть сдвинул набекрень зеленоверхую фуражку пограничника, туже стянул ремнем гимнастерку.
— След! След! — приказывал снова Панкратов.
Пес повизгивал, натягивал поводок. Вышли за гребень скал, к полотну железной дороги, к линиям голубевших под лучами рассветного солнца рельсов. Овчарка заметалась у шпал.
— Так, — сказал Панкратов. — Здесь он, стало быть, к поезду прицепился… Давай докладывать на заставу…
Глава третья
СКОРО В МОРЕ
Над головами протяжно загремело железо — по палубе «Прончищева» проносили поданный с берега груз.
Сквозь распахнутый иллюминатор, обрамленный ярко начищенной, пропитанной солнечным жаром медью, было видно, как решетчатая стрела крана снова проплыла над стенкой, заваленной ящиками и тюками.