Советские моряки проходили мимо старинных, острокрыших готических зданий, мимо современных построек, сереющих железобетоном, блистающих бесконечностью витрин.
Над головами, раскачиваясь у дверей магазинов, пестрели длинные флаги — звезды и полосы — рядом с желтыми крестами на синих полотнищах шведских национальных знамен. Полосатые, многозвездные флажки стояли среди товаров, за стеклами витрин.
— У нас только над посольствами висят иностранные флаги, а тут, смотри ты, везде, — сказал Гладышев, останавливаясь у витрины.
— К чему бы здесь американские флаги? — спросил Уточкин, рассматривая витрину с флажками.
— А это значит — здесь фирмы Соединенных Штатов торгуют, — авторитетно разъяснил Фролов.
— Америка — единственная держава, у которой морской торговый флаг ничем не отличается от военно-морского, — сказал штурман Игнатьев.
Они шли дальше — мимо бензиновых ярких колонок и велосипедных стоянок. Сотни велосипедов стояли один возле другого в ожидании ушедших по делам владельцев.
«Своеобразное ощущение переживаешь, сходя здесь на берег», — подумал штурман Игнатьев. С того момента, как легкое дерево сходней, сброшенных с борта «Топаза», коснулось каменной набережной Гетеборга, казалось — эти сходни не просто соединили палубу корабля с сушей, а протянулись между двумя планетами, а вернее — между вчерашним и завтрашним днем земного шара.
Наступил вечер, и широкобортный «Топаз» возвращался на внешний рейд по пепельно-серой воде морского канала. Серебристые нефтяные цистерны, доки с военными и торговыми кораблями, сидящими в них, как куры на яйцах, норвежские, шведские, английские, американские транспорты, советский теплоход «Фельдмаршал Кутузов» — медленно уплывали назад на фоне бесконечных каменных пристаней…
Еще издали при выходе из порта вновь увидели советские моряки высокий, прямой обелиск и на его вершине бронзовую женщину, в тщетном ожидании протянувшую руки в сторону моря. Прекрасная скульптура даровитого Ивара Ионсона — памятник шведским матросам, погибшим в первую мировую войну,
— Да, немало морячков, о возвращении которых так трогательно молится бронзовая шведка, погибли во время войн, добывая прибыли хозяевам гетеборгских фирм, — сказал, любуясь памятником, Андросов.
«Топаз» вышел на рейд, подходил к доку. Шторм утих давно, еле заметно зыбилась морская вода.
Дощатые, слегка накрененные сходни соединяли док с бортом «Прончищева».
Агеев сидел на деревянных брусьях киль-блока, покуривал, держа в жестких губах рубчатый мундштук своей многоцветной трубки. Вокруг отдыхали матросы. Щербаков мечтательно смотрел вдаль, туда, где за горизонтом, за просторами моря и суши лежала родная земля.
— Я, товарищ мичман, как подойдет время в бессрочный, на Алтай думаю податься, на новые урожаи.
— Что ж, на флоте заживаться не хотите? Не понравилось? — добродушно усмехнулся Агеев.
— Я свое отслужу честно, — улыбался в ответ Щербаков. — А только знаете, какие у нас в колхозе хлеба! Опыт передавать нужно другим колхозам. Вот мы и поедем…
— С девушкой своей, видно, договорился об этом?
Щербаков застенчиво молчал.
— А я обратно на Урал, на мой металлургический, — откликнулся рядом сидящий.
— А мне и ехать никуда не надо! — подхватил никогда не унывающий Мосин. Он поиграл мускулами, провел рукой по стриженой, обильно смазанной йодом у темени голове. Он получил здоровую ссадину, барахтаясь в тащившей его за борт волне, но это не лишило его пристрастия к шуткам.
— Вернемся в нашу базу, послужу сколько положено, а потом на автобус — и через час прибыл в Электрогорск!
— Огромный, говорят, город? — взглянул на него Щербаков.
— Спрашиваешь! Не меньше этого самого Гетеборга будет… Со временем, правда, когда кончим строить его… Там одна гидростанция мощностью чуть послабее Днепрогэса.
— Это которая на днях в строй войдет?
— Пока только первую очередь вводим. Снимки в газете небось видел? У меня там невеста.
— Служит?
Мосин покосился на Щербакова озорным взглядом.
— Работает. Директором комбината.
— Травишь! — сказал пораженный Щербаков.
— Зачем травить… Она пока, конечно, только монтажница, главный корпус помогала достраивать. Сейчас вот учиться в техникум поступила. Когда мне срок демобилизоваться выйдет — ее уже директором назначат.
— Шутишь все…
— А что мне — плакать? Моряк всегда веселый.
Он сидел с баяном на коленях, растянул баян, раздался пронзительный звук.