Островок приближался. Береговые камни блестели, как полированные. Ветер доносил йодистый запах водорослей. В вышине блестели жидким золотом, бросали вдаль прямые потоки света отражательные стекла работающего маяка.
Шлюпка шла к берегу под углом. Там, где взлетали у камней острые всплески, открылись в глубине маленькой бухты сваи бревенчатого причала. Уже были видны неровные каменные ступени, ведущие к башне маяка.
Над причалом, на верхнем горизонте скалы, возник крошечный силуэт человека.
— На фалах! — скомандовал мичман, налегая на руль. Шлюпка повернула прямо к причалу. — Парус долой!
Белое крыло опало. Гребцы свертывали снасти, парусину, убирали рангоут. Боцман сменил прямой румпель на изогнутый, поднял кормовой флаг.
— Уключины вставить! Весла разобрать!
— Как бы нас, товарищ мичман, о камни не брякнуло, — оглянувшись, сказал невольно Жуков.
Камни чернели неожиданно близко, почудилось — уже слышно, как ворчит и шипит между ними пузырчатая вода.
— А вы делайте свое дело, и все будет в порядочке, — сказал Агеев сквозь зубы. Они уже вошли в бухту. Сразу стали меньше броски волн.
— Суши весла!
Вода капала с узких лопастей, причал подходил все ближе.
— Шабаш!
Весла, как одно, легли вдоль бортов шлюпки. Жуков встал на ноги с длинным отпорным крюком в руках.
— Здесь пристаем! — сказал Агеев. — Сойти здесь сможете? — спросил он лоцмана по-норвежски.
Олсен кивнул. Мичман ухватился за ржавое причальное кольцо, в то время как Жуков ловко действовал отпорным крюком. Слышались шипенье и плеск трущейся о камни воды. Стая гагар взлетела с дальних скал, оглашая окрестность хриплым, тревожным криком.
Маяк был прикрыт с моря диким нагромождением скал. Между этими скалами виднелась вьющаяся вверх тропка. Из-за поворота вышли, неподвижно стояли на тропке несколько молча глядевших на шлюпку людей.
Это были высокие худощавые мужчины, пожилые и молодые, одетые в кожаные потертые безрукавки и в красные свитеры домашней работы. «По всему похоже — норвежские рыбаки», — подумал Агеев.
Олсен выпрыгнул на бревенчатый, скользкий настил.
— Здесь, в шлюпке, будем вас ждать, — сказал мичман.
— Мангетак!
Олсен волновался все больше. Быстро пошел по крутой тропинке к ожидающим наверху рыбакам.
С криками носились над островком потревоженные птицы. Странное, неприветливое впечатление производила вышка молчаливого маяка, глядевшего из-за скал своей застекленной вершиной…
Старшина Костиков в шерстяном свитере и стеганых ватных штанах сидел у доковой башни на бухте белого троса, дышал часто и глубоко. Он только что вышел из-под воды. Его еще мокрый скафандр раскинул зеленоватые резиновые руки на палубе, янтарно-желтой от ржавчины и белой от морской соли. Скафандр был похож на человека, легшего навзничь в последней степени утомления.
Около борта работала помпа. От помпы уходили за борт шланг и сигнальный конец.
Пушков, надвинув на белокурую голову наушники телефона, не сводил глаз с бьющих в понтон волн. Сейчас под водой работал Коркин.
Один за другим ныряли водолазы в океанскую глубь, обследуя повреждения дока.
— Ну как, старшина? — спросил Костикова Сливин.
— Пробоина небольшая, товарищ капитан первого ранга. Замерил ее, сейчас Коркин уточняет замер.
Он встал, подошел к кормовому срезу.
— Течение здесь больно здоровое. А когда всплывешь на поверхность, волнами о борт бьет… Пора бы Коркину выходить.
— А вот он и выходит, — сказал Пушков, всматриваясь за борт. Возникая из волнистых зеленовато-черных глубин, за бортом белела непрерывная струя пузырьков. Замерцали в глубине круглые отблески меди. Человек в скафандре, как чудовищная головастая рыба, вынырнул на поверхность, работая плавниками рук.
Казалось, волна ударит его о железную стенку, но он ловко ухватился за ступеньку скоб-трапа, поднимался из воды, грузно подтягивая ноги в свинцовых, окованных медью галошах.
Отвинтили огромный шар медного глазастого шлема. Черноволосая голова Коркина возникла над круглым резиновым воротником. Коркин жадно дышал, глотая влажный ветер.
— Все точно, как замерил старшина, — сказал, переводя дух, Коркин. — Повреждений нет, кроме как в подбашенном отсеке второго понтона.
— Стало быть, разрешите заводить пластырь? — спросил Костиков.
— Приступайте, — сказал Сливин.