Он повернулся к матросам.
— Каждое наше промедление в пути — выигрыш для врага, товарищи! Давайте же так закончим проводку, чтобы показать всему миру, что никакие трудности не собьют русского моряка с намеченного курса!.. Вам, Сергей Никитич, придется на ледокол с нами идти. Примете на себя обязанности боцмана «Прончищева». Птицын в лазарет слег.
— Временно переходить, товарищ капитан первого ранга?
— До конца плавания перейдете. Личные вещи вам собирать долго?
— Имущество мое небольшое. Разрешите исполнять?
— Идите. Жду вас у шлюпки.
Сергей Никитич исчез в люке баржи.
— Вот и объяснение, товарищи, как хотели они расправиться с нами, — говорил Сливин окружившим его морякам…
В барже Агеев действовал с обычной стремительной аккуратностью.
Пряча в чемодан маленькое зеркальце для бритья, несколько мгновений всматривался он в отражение своего красно-коричневого круглого лица. Спокойное, как всегда, лицо. Еще недавно так радовался бы, получив приказ перебазироваться на «Прончищев». А теперь мысли всецело заняты другим. «Каждое промедление в пути — выигрыш для врага», — сказал капитан первого ранга. С особой ясностью встала в уме вся цель связанных с буксировкой непонятных событий.
Он вышел из кубрика с потертым чемоданом в одной руке, с шинелью, затянутой в ремни, в другой. Ромашкин и Щербаков, ждавшие у борта баржи, подхватили вещи, понесли к шлюпке. Когда Сергей Никитич спрыгивал на стапель-палубу, его услужливо поддержал Мосин. Все матросы дока глядели на своего боцмана, шагнувшего к шлюпке.
— Ну смотри, Ромашкин, не осрами! — с чувством сказал Агеев. — Заместителем моим здесь остаешься. А вы, Щербаков, когда придем в базу, доложите мне, обижал вас Мосин или нет, — улыбнулся он одними глазами.
— Да мы, товарищ главный боцман, давно с ним друзья! — растроганно сказал Щербаков.
Гребцы уже приняли чемодан и шинель, боцман спрыгнул в шлюпку, положил руку на румпель.
Шли минуты горячего морского труда. Вступив на палубу «Прончищева», забросив вещи в каюту, Сергей Никитич с головой ушел в этот труд, а все вспоминались ему прощальные слова друзей с дока…
Стоя на носу ледокола, боцман немного пригнулся, верхние пуговицы его рабочего кителя отстегнулись, выглядывали сине-белые полосы тельняшки. Но сейчас боцман не замечал этих непорядков в одежде. Он был целиком захвачен работой.
Недавно прошедший у борта «Прончищева» «Пингвин» развел большую волну. Бросательный конец, поданный с юта «Пингвина», не долетел до палубы ледокола, упал в море. Боцман успел заметить — матрос с бросательным концом слишком перегнулся через борт, не мог хорошо подать конец из-за неправильного положения тела.
— Свешиваться за борт не нужно, замах лучше будет! — крикнул Агеев вслед маленькому кораблю. И теперь, когда «Пингвин» снова подходил к ледоколу, заметил еще издали, что его совет принят: длиннорукий матрос, держащий «на товсь» широкий моток тонкого троса, правильно стоит у борта.
Низкий черный «Пингвин» прошел почти вплотную у носа ледокола. Бросательный конец, отяжелевший от влаги, просвистел в воздухе, коснулся палубы «Прончищева».
Прежде чем он успел соскользнуть, мичман подхватил его, потянул из воды прикрепленный к нему пеньковый проводник. И стальной трос, подтягиваемый десятками рук, пополз на палубу вслед за пеньковым.
На кораблях кружились электрошпили, сгибались и выпрямлялись спины моряков.
— Мичман, смотрите, чтоб слабина была! — кричал в рупор с мостика Сливин.
— Есть! — отвечал Агеев.
— Вира! — выкрикивал Агеев команду, привычную еще со времен работы на гражданских кораблях.
— Снаружи тросов стоять! — предупреждал он моряков, без достаточной осторожности работавших на баке.
— Семафор на док — по местам стоять, с якоря сниматься! — скомандовал наконец Сливин. Снял фуражку, под холодным ветром вытер вспотевший лоб.
Жуков писал флажками над качающимся, серым с просинью океаном, в бессолнечном свете задернутого тучами неба.
Было видно, как взлетел над доковой башней, забился на ветру белый круг на длинном красном полотнище — ответный вымпел «ясно вижу».
Лоцман Олсен сосредоточенно шагал по мостику ледокола.
Курнаков вышел из штурманской рубки, стоял прямой, молчаливый. Все в штурманском хозяйстве готово к продолжению похода.
Над неподвижно стоящим доком стал вздыматься металлический гром. Было видно, как вползают из воды на палубу черные звенья якорных цепей.
«Не подвел Ромашкин. Времени не теряет, славно разворачивается с якорь-цепями», — подумал главный боцман.