— Не до рыбки нам теперь! — грубо сказал Бородин. Его раздражало спокойное превосходство в тоне этого человека. — Нам немцев расколотить нужно, а потом уж гастрономией заниматься.
— А одно другому иногда не мешает, — сказал Агеев. Лицо, только что освещенное мечтательной улыбкой, потемнело, напряглось жесткими углами: — Одно другому не мешает, браток, будь уверен!
Он продолжал разбирать мерзлые узлы сети, отбрасывать водоросли и мусор.
«А ну их, петухов этих, уйду я от них, — подумала Люся. — Нет, старшина Агеев, пожалуй, не петух, очень спокойный, очень выдержанный, отбивается от Вани, как от мальчишки. — Ей вдруг стало жалко Ваню. — Хочет одолеть в споре спокойного старшину и не может. И от этого злится, глупеет все больше. Действительно, как мальчишка! Такой задушевный, красивый, а ведет себя точно ребенок».
Стало весело и легко на душе. Так весело и легко, как не было уже много дней.
Не могла больше мучить Ваню. Тронула пальцем губчатый холодный лучик морской звезды, еще раз поблагодарила старшину за подарок, вместе с Ваней сбежала по тропке к воде.
Ноги скользили по крутому извилистому спуску.
Бородин хотел взять ее за руку, но вырвалась, ловко сбегала вниз. Бородин сорвал на бегу веточку ползучей березки.
— Вместо цветка! — сказал Ваня. Воткнул веточку в петлицу Люсиной шинели. Задержал руку на ворсистом сукне, заставил ее замедлить шаг.
Море ударялось о камни, взлетало косыми фонтанами, кропило лица освежающей влагой. Ваня взял ее за руку, крепко держал, помогал перепрыгивать с одного валуна на другой. Его шинель распахнулась, из-под жесткого меха шапки блестели счастливые глаза.
— Вот молодчина, что приехала! — говорил Ваня. — Только ты, Люська, признайся: специально из-за меня или просто случай вышел?
— Из-за тебя, ясно из-за тебя! — откликнулась Люся. — Понятно, если бы не американцы эти, не выбралась бы сюда. Военврач и то удивился, отговаривал…
— А зачем тогда с этим разведчиком играешь? — спросил Бородин. Его лицо потемнело, а глаза вдруг стали бесцветными, приобрели то бешеное выражение, которое так не любила Люся. — Смотри, Люська, в случае чего…
— Что «в случае чего»?
— А то, что этим не шутят. Даром, ты от меня далеко, если полюбишь еще кого, не пощажу ни тебя, ни его.
— Так-таки и не пощадишь? — смеялась Люся. Даже эти угрозы и радовали и смешили ее. Угрожает, ревнует, — значит, любит.
Они остановились возле рогатой, выступающей в сторону моря скалы, присели на камень в подветренном месте. Ваня сжал ее плечи сильной и нежной рукой, поцеловал, так что стало больно губам.
— Не дразни ты меня, Люська! Я и так здесь тоскую. Такая война идет, а кругом камни да вода, и ни одного врага в глаза не видел.
— Уж очень ты воинственный, — сказала Люся. Было бесконечно приятно сидеть так, прижавшись к его груди, чувствуя его родные, робкие руки.
— Да, я воинственный, — сказал Ваня. — Мне бы сейчас летчиком или разведчиком быть.
Обнимал ее все увереннее и крепче, все ближе надвигались затуманенные любовью глаза. Она сделала над собой усилие, вырвалась, встала.
— Ванечка, пора. Наверное, доктор меня ищет. Мы еще капитана не перевязали.
— Никто тебя не ищет, — привлек ее к себе Бородин. — Не слышала разве? Застрелился капитан.
— Застрелился?
— Точно. Ребята рассказывали, радиограмму передавали об этом. Побудь еще со мной.
— Нет, мне пора, я озябла…
Быстро пошла по берегу. Бородин нагнал ее, шел рядом.
— Меня майор, наверное, ищет, — сказала озабоченно Люся.
— Никто тебя не ищет. Эх, не хочешь остаться… Когда погуляем снова?
— Ваня, не нужно. Вот кончится война. Я тебе обещаю… Ни о ком другом не думаю, ты мой любимый.
— Когда окончится война?! Шутишь?
Догнал, хотел обнять, задержать, но она уклонилась, взбегала по тропинке. Он поскользнулся, отстал. Люся не останавливаясь обернулась разгоряченным лицом, окинула его полным любви извиняющимся взглядом.
— Не сердись на меня, Ваня…
За ней захлопнулась дверь.
Бородин остановился между домами. Тяжело дышал, почувствовал, как пробирает холодный ветер, как словно померк вокруг ясный осенний день.