– Я надеюсь – и ожидаю, – что печень этого барана окажется здоровой, – сказал легат, вопреки обычаю глядя жрецу через плечо.
Сегимунд поработал ножом и вскоре высоко поднял окровавленную руку. На его ладони лежал осклизлый, рыхлый комок. Легат вздрогнул и отпрянул назад. Офицеры с отвращением вскрикнули. Арминий растерянно заморгал. Вместо обычного бордового цвета печень барана, лежавшая на ладони жреца, была бледно-розовой. Лишь лжец – или безумец – мог утверждать, что это печень здорового животного.
– Что это значит? – строго спросил легат.
– Не берусь утверждать, – ответил Сегимунд, – но, боюсь, это не предвещает ничего доброго для императора, да хранят его вечно боги. Или, возможно, империю ждут какие-то испытания…
Лицо легата приняло воинственное выражение.
– Чушь! Я считаю, что эти бараны – из худшего стада на ближайшую сотню миль. Забейте другого! Перебейте всех, пока не найдете того, у которого хорошая печень!
– Как прикажешь, легат, – почтительно склонил голову жрец. – Приведите сюда другого барана!
Арминий обвел римлян пристальным взглядом. Слова легата до известной степени успокоили их, однако многие по-прежнему тревожно перешептывались. Когда же печень следующего барана оказалась бледно-розовой, а за ним такая же и у третьего, их беспокойство усилилось. По лицам его собственных воинов было видно, что те растеряны и пытаются понять, что это значит. Если честно, он и сам был неприятно удивлен. Почему у такого количества баранов оказалась больная печень?
Наконец Сегимунд объявил, что печень последней жертвы говорит о добром предзнаменовании, однако легата это не убедило. Он подозвал крестьянина, продавшего баранов для жертвоприношения. Стоило Арминию на него посмотреть, как в нем тотчас возобладал разум, взяв верх над шевельнувшимся в душе суеверием. В каких-то обносках, грязный и тощий, словно ощипанная курица, крестьянин выглядел крайне бедно и неприглядно. Когда же легат прилюдно унизил этого убогого, заявив, что он-де продал его офицерам плохих баранов, настроение Арминия улучшилось.
И все же на лице Сегимунда читалась тревога. Внезапно на Арминия снизошло вдохновение. Его соплеменники столь же суеверны, как и римляне. Что может быть лучше для того, чтобы перетянуть их на свою сторону, чем рассказать про то, что случилось у алтаря? А чтобы сделать историю еще убедительнее, надо лишь умолчать про крестьянина, продавшего животных, и последнего здорового барана. Вот вам и знамение! Спасибо тебе, Донар, поблагодарил громовержца Арминий. Было бы также неплохо прощупать настроение Сегимунда. Он всегда был предан Риму, и по традиции его ветвь племени херусков не ладила с той ветвью, к которой принадлежал Арминий. Однако поддержка жреца – если ею удастся заручиться – была бы весьма полезна.
Уверенность Арминия в том, что настало время действовать, еще больше окрепла после того, как в жертву принесли приведенных им баранов. Все трое пошли под нож безропотно, и у каждого оказались здоровые внутренности. Сегимунд объявил, что ближайшие месяцы будут благоприятными для Арминия, его воинов и их близких. Его кавалеристы восприняли это сообщение с радостью. И даже столпились вокруг жреца, чтобы выразить ему благодарность.
Арминий воспользовался толкотней, чтобы добавить в кошелек еще монет, после чего приблизился к Сегимунду.
– Прими мою благодарность за твои предсказания, – сказал он, вложив кошелек в руку жреца, и мысленно добавил: «Она даже больше, чем ты можешь себе представить». – Боги будут благосклонны к нам этим летом.
Взвесив кошелек в руке, Сегимунд улыбнулся.
– Ты воистину щедр, Арминий.
Второго такого момента не будет, решил тот. Куй железо, пока горячо. Если Сегимунд согласится распространить среди племен слух о том, что боги разгневались на Рим, его мечты разгромить легионы Вара перестанут быть мечтами. Арминий большим пальцем указал на туши больных баранов.
– Скажи, эти бараны действительно были больны, потому что хозяин плохо о них заботился?
Сегимунд пристально посмотрел на своего собеседника.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Мне показалось, тебя покоробило, когда легат обрушился с обвинениями на несчастного крестьянина.
Сегимунд глазами указал на своих помощников и прочих присутствующих.
– Если ты хочешь обсудить со мной этот вопрос, то лучше сделать это наедине. Пройдем со мной в храм.
Арминий был внутри храма не раз, но никогда не уставал восхищаться его великолепием. У стены в ряд выстроились масляные лампы на бронзовых подставках. Их мерцание заливало длинное узкое помещение красновато-золотистым светом. Как и алтарь, внутреннее убранство храма и его статуи не имели себе равных. Самая большая из статуй, скульптурное изображение Августа, даже без постамента была в два человеческих роста, а сам постамент был примерно по пояс взрослому мужчине. Считалось, что это самое правдоподобное изображение императора из всех, когда-либо созданных в мраморе. Август был изображен военачальником – узорная кираса, наручи и невысокие сапоги. Шлема не было. Суровый, пристальный взгляд. Сильная нижняя челюсть. С высоты на своих подданных смотрел прирожденный властитель, способный вести за собой в бой целые армии и одерживать победы любой ценой. Почти бог.