Расчерчивая черное небо узкими полосками, то ало-красными, то фиолетовыми, то зелеными, взлетают ракеты. Вслед за этим, где-то далеко-далеко, словно соперничая с зарницей, вспыхивает короткое заревцо. Оно вспыхивает два-три раза, затем начинает мигать ежесекундно.
— Артиллерия приступила к делу.
— Далеко, даже звука не слышно, — замечают в строю.
Рота стоит без движения еще несколько минут. Ах, как мучительны эти минуты — скорее бы в бой! И тишина! Она угнетает. Ведь где-то уже воюют! В чем дело? Почему нет команды двигаться?
Со свистом взлетает еще одна ракета — красная, с искрящимся продолговатым хвостом. Ракета не успевает еще лопнуть и рассыпаться, как степь оглашается ревом моторов.
Рев танков доносится откуда-то слева. До них, должно быть, тоже не близко, но сколько же их, если под ними дрожит земля и беспокойно колышется воздух! Рев все нарастает, и Егорову приходится кричать во все горло:
— Рота, за мной, шагом марш!
Команду слышат немногие, но опять выручает солдатское чувство плеча: товарищ тронулся, не отставай от него.
Позвякивают котелки, скрипит под ногами песок, кованые каблуки высекают искры из острых степных камней. Рота идет… идет. Бойцы вслушиваются в каждый звук, всматриваются в темень до боли в глазах. Винтовки наперевес оттягивают руки. Где же граница, где японцы? Танки прогрохотали в стороне и смолкли, не затихает только артиллерия. Зарево дрожит, разливается по горизонту, и, чем дальше идет рота, тем оно становится шире, крупнее, ближе.
— Бог войны по японскому укрепрайону жарит.
— Дождались своего и самураи, — негромко переговариваются бойцы.
Но ухо настороже, глаз напряжен.
Каждый думает только об одном: «Ну, где они, где они, эти бахвалившиеся, драчливые вояки? Скорее бы, скорее столкнуться с ними и испытать свои силенки».
Вдруг строчит автомат. Он строчит короткими очередями, и совсем близко. Бойцы рассыпаются, вздымают винтовки к плечу, но команды нет, а эхо от выстрелов прокатилось по степи и затихло.
В темноте кто-то маячит на лошади.
— Егоров! Что остановились? Продолжайте марш!
По голосу бойцы узнают комбата Тихонова. «Он с нами!» На душе у каждого становится спокойнее. Тихонов не даст врагу напасть врасплох. Он умеет видеть даже ночью. Рота идет дальше. Выстрелов больше не раздается, но все их ждут, ждут…
Справа и слева движутся другие роты батальона. Порой они так сближаются, что слышно, как тяжело дышат люди. А ночь уже постепенно светлеет. Поднимается месяц откуда-то с земли, словно он лежал тут, прикорнув до поры до времени на траве. Степь, ранее сокрытая темнотой, предстает перед взором голубоватой и такой широкой, будто нет у нее ни конца ни края. Месяц светит недолго. Сумрак редеет, и в небо вонзаются пламенеющие лучи далекого солнца.
Через час начинает пригревать. Взору открывается такой неохватный простор, что робеет глаз. Над степью висят желтые тучи пыли, они виднеются впереди, позади, слева, справа. Под ними движутся колонны автомашин и танков, идут походным строем роты, батальоны, полки.
Все осматривают степь и понимают, какие несметные силы двинула Родина на Дальний Восток…
3
Близ полудня батальон Тихонова останавливается на привал. По данным карты, здесь должно быть озерко. Тихонов вместе с Буткиным отправляется искать его. Они бродят по кочкам, высокая и упругая, как щетина, трава полирует голенища их сапог. Тучи комаров с противным писком кружат над головами, липнут к потным лицам и рукам.
Озерка нет. Пока картографы чертили и печатали карты, вода испарилась. На месте озерка поблескивает солончаковая лысина.
— Напились, Петр Петрович, водички! — хмурясь, бурчит Тихонов.
Буткин вытаскивает из чехла новую саперную лопату с крашеным черенком, копает. Безнадежно. На воду нет и намека. Сухой песок лежит толстым слоем. Под ним глина — спрессованная, плотная, как кирпич.
— Попробуй тут вот, верь карте, — все так же хмуро говорит Тихонов. Он подзывает Егорова: — Рассредоточьте роту, пошарьте по степи. Возможно, в карте ошибка и озерко показано неточно.
Егоров выстраивает роту веером. Бойцы ходят по степи, приглядываются, ковыряют лопатами землю. Проходит полчаса, час — воды нет.
Батальон обедает. Дымит походная кухня. Белый колпак повара кажется на фоне зеленых просторов степи особенно ослепительным.
Поход походом, а сержант Серёжкин верен себе: опрятность — первая заповедь повара.
Обед сварен на совесть! Щи покрыты желтой восковой пленкой жира. Гречневая каша рассыпается по крупинкам. После такого обеда невыносимо хочется пить. Но воды во флягах — чуть донышко закрыто, а знойный день почти весь впереди.