Выбрать главу

Егоров мог бы и не ходить, но ему не терпится, он должен сам увидеть результаты этой горячей схватки с врагом.

С неизъяснимой нежностью думает он о своих солдатах, и тревога за них бьется в его сердце, не утихая ни на одну минуту.

Какое-то внутреннее чутье подсказывает ему, что пора остановиться.

— Куделькин, просигнальте отбой, — приказывает Егоров.

Куделькин выпускает ракету. Вспыхнув зелено-голубым светом, она очерчивает полукруг и рвется, освещая бледно-аквамариновым светом гигантские ребра каменного чудовища.

Зеленая ракета — сигнал, означающий, что бой кончен, что если ты жив, то найди в себе силы, невзирая ни на какую усталость или ранение, вернуться к своему командиру. Тут ждет тебя одно из двух: либо отдых, заслуженный тобой тяжким трудом, либо новое боевое дело, которое потребует от тебя еще большего напряжения сил, а может быть, и жизни твоей, вступившей в неповторимую пору самого расцвета…

Егоров стоит, прислушивается, смотрит в темноту, желая во что бы то ни стало пронзить ее своим взором.

— Куделькин, повторите сигнал, — приказывает он, сам не замечая, как против своей воли подчиняется нетерпению.

Куделькин понимает, чем обеспокоен офицер. Хребты и скалы здесь высоки, а ущелья подобны колодцу — даже блеск звезд не всегда виден из них, потому что они закрыты туманом.

Куделькин выпускает вторую ракету. Она взлетает круто и разрывается высоко, под самыми звездами. Теперь сигнал заметит даже тот, кто оказался в этот час на дне самых глубоких щелей.

— Хорошо, Куделькин, молодец, — говорит Егоров и вытягивает шею, настораживаясь.

Где-то в стороне от него, далеко-далеко, звучат один за другим два выстрела. Это последние выстрелы боя. Наступает тишина, такая же величественная, как сам Хинганский хребет. Кажется, немыслимо ничем поколебать эту тишину, как немыслимо сдвинуть с места могучие скалы хребта.

«Далеко кто-то забрался. Интересно — кто это? Может быть, Викториан Соколков, а вернее Подкорытов… Легконогий Подкорытов», — думает Егоров, дослушав до конца перекаты последних выстрелов.

Светает. Сквозь рассеивающийся сумрак все отчетливее выступают беспорядочно нагроможденные камни. Егоров рассматривает их. Они застыли в самых необыкновенных, причудливых формах. Вот скала, похожая на слона: хобот, широкая спина, клыки, загнутые кверху, только размер этого каменного слона превосходит живого во много десятков раз.

Вот другая скала. В ней много общего… с петухом. Пушистый хвост, распадающийся на несколько перьев, круто изогнутая длинная шея и хищно раскрытый клюв.

А вот тянутся скалы, похожие на трехэтажные дома с крышами самого фантастического рисунка.

Егоров внимательно рассматривает то одну скалу, то другую. При взгляде вниз, в ущелья, замирает сердце. Это при дневном свете. Каково же было здесь солдатам ночью?!

«Как много интересного и увлекательного расскажу я ребятам, когда вернусь в школу», — думает Егоров, и мысль о школе, о том, что после войны он опять встретится с ребятами, рождает улыбку и томительно сладостное чувство.

— Товарищ старший лейтенант, слышали? — спрашивает Куделькин.

Нет, Егоров ничего не слышал: на минуту его увлекли мысли о школе, о своей гражданской профессии.

— А что ты слышал, Куделькин? — спрашивает Егоров, и в голове у него проносится: «Рано я по гражданке затосковал».

— Мне почудилось, товарищ старший лейтенант, что будто где-то в горах звякнуло железо, — отвечает Куделькин.

Другие бойцы, стоящие за Егоровым, подтверждают, что и им это почудилось.

Все замирают на своих местах. Через минуту звяканье повторяется. Егоров посылает двух бойцов пройти по гребню скалы до самого дальнего обрыва и посмотреть, не карабкается ли кто-нибудь на перевал.

Солдаты уходят. Винтовки у них взяты наизготовку — на случай, если там окажутся японцы. Становится совсем светло. Правда, туман застилает горизонт, но где-то уже восходит солнце, и его лучи покрывают небо нежнейшей позолотой.

Егоров видит, что солдаты остановились и кому-то энергично машут руками. Потом они на некоторое время исчезают под обрывом и появляются вновь.

Их теперь трое. Третьего Егоров узнает по высокому росту. Подкорытов! А где же Соколков и Шлёнкин? Он помнит, что вечером они отправились в горы вместе…

У Егорова больно щемит сердце. Шлёнкин и Соколков, видимо, погибли. Он прибыл в армию вместе с ними, вместе с ними переживал все трудное стояние на границе и любил их. Хорошие солдаты и хорошие товарищи!

«Ничего, ничего, собери нервы в кулак. Может быть, многих ты сегодня недосчитаешь, многих дорогих людей…» — мысленно говорит себе Егоров.