Легионеры отдыхали. Барбат и еще двое где-то шлялись по лагерю. Север и Лапа, сидевшие на колющемся соломой тюфяке, в четыре руки чинили рваную кольчугу. Бурос держал перед их лицами масляный светильник: снаружи уже сгущались сумерки.
Трибун молчал, оглядывая контуберний. Север, изучающе провел взглядом по его фигуре с ног до головы, нехотя поднялся и вытянулся перед сулланцем.
— Мое имя Клавдий Пульхр Глабр, трибун Второго Победоносного.
— Квинт Север, префект конницы не менее победоносных легионов Гая Фимбрии.
— Бывший префект.
— Меня никто не освобождал от этой должности.
— Луций Корнелий Сулла, император, освобождает тебя, марианец.
— Уважаемый, не называл бы ты меня марианцем, мы тут все порядком подустали от этого.
— Вот как? Пришла зима и заяц решил сменить шкуру?
— На что ты намекаешь, Клавдий Глабр?
Трибун не удостоил Квинта ответом на этот вопрос.
— Сулла прощает тебя, марианец и дарует тебе возможность принести пользу Риму. Искупить измену кровью.
"Где-то я уже такое слышал. Совсем недавно. Они сговорились, что ли?"
— Прощает? Искупить измену? Ты не ошибся палаткой, уважаемый?
— Ты отказываешься? Другого предложения не будет.
— Я отказываюсь? Ты еще ничего не предложил.
— Тебе предоставляется возможность встать под знамя Орла...
— ...уже под ним стою.
— ...в должности центуриона шестой центурии десятой когорты Второго Победоносного легиона.
"О, как. Шестая центурия десятой когорты. Младший крайний[125]. С другой стороны, могло быть хуже".
— Сулла предлагает мне стать центурионом?
— Не предлагает, а сообщает о своем решении.
— Понятно. Есть какие-то варианты?
— Разумеется. Ты можешь отказаться, тогда мы будем считать тебя военнопленным.
"То есть, вариантов нет".
— Согласен. А мои люди?
— Заберешь их к себе. Делай с ними, что хочешь, ставь на любые должности в пределах своей центурии. Снаряжение получишь у квестора. Мы выступаем послезавтра. Поторопись с приемом дел у опциона, он сейчас исполняет обязанности командира твоей центурии. Предыдущий пал смертью храбрых при Орхомене.
— Куда мы выступаем?
— Во Фракию, центурион.
Глабр повернулся и вышел из палатки.
— Улке мука[126], — процедил Бурос.
— Что ты сказал? — спросил Квинт.
Фракиец не ответил.
Ночью прошел дождь, а на рассвете все окрестные низины заволокло туманом. Даже в лагере, стоящем на возвышении, видимость была шагов на тридцать, не больше.
Квинт вылез из палатки, зябко поеживаясь. Осень. Нынешней осенью ему исполнится двадцать шесть. Восемь лет из них он провел в армии. Были войны, были походы, но ни один год, из прошедших, не оставил в его жизни столь насыщенный событиями след. Как-то все плохо идет. Куда-то в большую яму... Что это, уже финал, эксод[127], как говорят греки? Хор удаляется со сцены...
Туман. Бледная дымка, ни света, ни тьмы. Серое безмолвие, плотной пеленой предрассветного полумрака застилающее глаза. Какой маленький мир. Протяни вперед руку, и она скроется за его несуществующей границей...
Звук частого, нечеловеческого дыхания, донесшийся откуда-то со стороны, привлек внимание. Квинт повернул голову: в десяти шагах, не дальше, у соседней палатки стоял пес. Ширококостный крупный кобель. Квинт мотнул головой, отгоняя наваждение. Пес не исчез. Бывший трибун присел на корточки, поманил. Пес доверчиво подошел, ткнулся носом в ладонь в поисках вкусного. Обычный лагерный пес, прикормленный легионерами.
— Добрый Волк, — прошептал Север, поглаживая густую бурую шерсть.
Пес вскинулся и глухо заворчал.
— Все понимаешь. Не нравится, когда лесного собрата поминают?
"Добрый Волк"
Пес оскалился и зарычал.
— Ну-ну, успокойся.
"Как же он сказал? Улке мука? Улке... Волк. Весулк, Добрый Волк".
Пес неожиданно лизнул его в щеку и отпрыгнул в сторону. Обернулся и топнул передними лапами о землю. Снова отпрыгнул. Обернулся.
— Куда ты зовешь меня?
Пес склонил голову набок, замер на какие-то мгновения, а затем стремительно умчался прочь. В туман.
125
Действительно, младший центурион располагался на левом крае боевого построения легиона.