Подошел надсмотрщик, поигрывая плетью, вопросительно взглянул на хозяина. Купец посмотрел на него, потом снова на Эвдора. Спросил:
— На вид ты не хилый. И грести в такт, по флейте, можешь?
— Могу, на военных кораблях служил.
— Что сейчас не служишь, вроде тут, у вас, война? Ладно. Дней через десять приходи сюда. Филиппа из Истрии спросишь. Там посмотрим...
Моряк снова скосил глаза на рисунок лошади по борту аката, усмехнулся[14] и пообещал купцу всенепременно выпить за его здоровье. Впрочем, пропивать денарии Эвдор совсем не собирался. Деньги, которых катастрофически недоставало и которые без всяких усилий сами упали в его ладонь, было бы кощунственным потратить на сиюминутные развлечения. Определенно, последние дни ему невероятно везло. Какой-то бог со скуки решил помочь ему, ибо без этой помощи наблюдать за мытарствами ничтожного смертного совсем уж неинтересно.
Эвдор двинулся прочь от пристани, через рыночную толчею и суматоху. Здесь со всех сторон неслось:
— Сталь халибска-а-я! Мечи, ножи, подходи, покупа-ай!
— Чиню медные котлы! Чиню, латаю, медные котлы!
— Вино хиосское! Самое лучшее!
— ...и пятна у него, как у леопарда, по телу...
— Да ну, врешь, не может у зверей такой шеи быть..
— Клянусь Зевсом, сам видел, своими глазами! Десять локтей!
— А только что говорил, будто пять...
— ..мечи испанские! Халибским не чета!..
— ...вах, не проходи мимо, дорогой! Кинжал по руке подберем, от любого оборонишься!
— Извини, уважаемый, мне знающие люди говорили, в Испании кузнецы получше будут.
— Что? Не слушай этого песьего сына! Любого спроси, лучше халибской стали не найдешь!
— ..хлеб свежий! Подходи!
— ..и что же, она, как змея вьется?
— Нет, колом стоит, вообще не гнется.
— А как тогда этот твой... жерав, пьет?
— Жираф. А он вообще не пьет, а только влагу с листьев слизывает.
— Врешь! Разве может лошадь, хоть и с шеей в пять локтей, этим напиться?!
— Так это и не лошадь...
— Сам говорил, что на лошадь похож... А может, действительно, лошадь? Привязали к шее палку с башкой, обернули в леопардовые шкуры, вот тебе и твой жираф.
— Не может быть, я сам видел...
— Вот смотри, мим на ходулях, у него что, ноги в пять локтей? Эх ты...
На большом помосте жались друг к другу несколько десятков обнаженных рабынь.
— Рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!
— Что-то она какая-то тощая. Цена?
— Четыреста денариев.
— Тебе голову напекло, уважаемый?! Этой худосочной красная цена — сто. Взгляни на нее, плоская, как доска. Ну-ка задом поверни ее...
— Зато шустра и искусна! Триста пятьдесят.
— Что-то не верится. Она, наверное, вообще девственница. Сто двадцать.
— Опытная, опытная, всеми богами клянусь, тридцать три способа...
— А чего она у тебя прикрыться пытается? Точно, девственница, стыдливая! Сто двадцать пять, больше не дам.
— В убыток не продам, она обошлась мне в двести.
— Может она музыкантша? Эй, девка, на флейте играть умеешь? Чего молчишь? Чего она у тебя, по-гречески не говорит?
— Чтобы на флейте играть, знать язык не надо, тем более на той, которая у тебя, уважаемый... ну ты понял, в общем.
— Иеродула в храме Афродиты дешевле обойдется.
— Так каждый раз платить, как приспичило, а эту купил и сколько хочешь...
— Зато, каждый раз — другую. Нет, мое слово последнее.
— Ну, взгляни на эту эфиопку, уж она-то покрупнее сирийки.
— Сколько?
— Двести пятьдесят денариев.
— А за сирийку просил четыреста, что так?
— Дикая совсем, не умеет ничего, зато смотри какие у нее...
— Это я вижу, да вот только, боюсь, зарежет на ложе в первую же ночь.
— Тьфу-ты, Цербер на тебя, не покупаешь, проходи! — купец отвернулся, потеряв всякий интерес к покупателю и снова заорал, — рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!..
Проталкиваясь через торговые ряды в сторону юго-восточной городской стены, и вслушиваясь в многоголосый хор тысяч людей, зазывающих, торгующихся, обменивающихся новостями и сплетнями, Эвдор различил нечто более важное, чем обсуждение прелестей рабынь или вероятность существования жирафов:
— ...на рассвете перешли реку, под дождем...
— ...все, как один бежали, убитых — тьма!..
— ...говорят, римляне построили вал с узким проходом и, заманив внутрь конницу, всех перебили!..
— А вон там говорят, что ночью реку перешли...
— Да врут, кого ты слушаешь! Я точно знаю!
— Сам, что ли, видел?
— ...царевич к отцу бежал, в Пергам...
— ...всех вырезали, до единого.