— Мы упустили их еще четыре года назад, отказав в помощи быку. А бык не смог поднять на рога волчицу в одиночку.
— Не напоминай мне! Да, тогда все казалось иным! И как легко все начиналось.
— Мой царь, я все же осмелюсь напомнить тебе, что из любой ситуации есть два выхода. И это количество я, по мере моих скромных сил, всегда стремлюсь умножить.
— Те возможности уже потеряны?
— Не знаю, мой царь.
— Ты? — удивленно поднял бровь Митридат, — не знаешь?
— Да, не знаю, хоть ты и редко слышишь от меня подобные слова. Но скоро буду знать, — уверенно сказал Киаксар.
— За это я всегда ценил тебя, мой друг. Ты заражал меня своей уверенностью.
— Сейчас все сложно, государь. И дело даже не в нашем положении. Я отправил вестников, едва римляне подошли к стенам Пергама. Свора соберется, а мы прорвемся. Я уверен. Но в Италии теперь будет действовать сложнее. Пока не понятно, с кем разговаривать. Муцил мертв, как и большинство его соратников. Нужно искать новых. Нужно искать, кто еще там остался из желающих услышать волчий вой над Капитолием. И тех, у кого достанет разума не вспоминать наш прошлый отказ.
— Мой отказ... Ты, как всегда деликатен, и как всегда, беспощаден, старый друг. Ищи, Киаксар. Из этой западни мы выберемся. Или не выберемся. Но тогда нам будет все равно. А если выберемся, то нужно возобновить связи с Италией.
— Я ищу, государь.
Чадят светильники, сражаются с всепроникающей тьмой, но их успехи ничтожны, чернильная пустота не спешит делиться властью над огромным залом. Здесь нет ни души, лишь один человек, облаченный в дорогие доспехи, восседает на резном, золоченом троне. Он неподвижен, словно статуя, немигающим взором глядит в никуда. Он неподвижен целую вечность, прежде чем что-то меняется. На широком подлокотнике трона стоит золотой кубок. Человек простирает над ним раскрытую ладонь, во второй его руке появляется узкий стилет. Лезвие мягко скользит по ладони, оставляя за собой тонкий ручеек. Темные капли падают в чашу, смешиваясь с красным вином. Легкие всплески, водяные часы отсчитывают мгновения. Кап. Кап. Кап...
Остывающая капля крови на острие клинка. Маленький рубиновый шарик срывается в пропасть и летит, бесконечно долго...
Подрагивающее пламя светильников порождает причудливую игру теней.
"Пора"...
— Умри, тварь!
Широкоплечий человек в кожаном фартуке, липком от крови, обрушил громадный мясницкий топор на кромку легионерского щита, расколов его до умбона. Топор, заклинивший в трещине, вновь взлетел вверх, вырвав щит из рук легионера, который ничего не смог противопоставить удару такой силы. Солдат отшатнулся, но сзади напирали, и уклоняться некуда. Нижний край щита ударил легионера в колено, сломав сустав. Солдат упал, на него тут же наступили. Мясник отвлекся на мгновение, срывая с лезвия топора разбитый вражеский щит, но заминка стала роковой. Новый легионер, протолкавшийся в переднюю линию, поднырнул под своим щитом и вонзил меч в незащищенное бедро мясника. Солдат с проворотом выдернул клинок из раны и, шагнув вперед, сбил пергамца с ног. Порядок был восстановлен.
Заняв Южную башню, легионеры убрали подпорки, поддерживавшие наскоро сложенную кирпичную стену, замуровывавшую ворота, и частично разрушили ее, добираясь до засовов. Когда изуродованные створки распахнулись, таран доломал остатки кладки. Пришлось повозиться, но к полуночи путь для прорыва конницы расчистили и Фимбрия ворвался в город. Гай Флавий не походил на многих современных ему полководцев, наблюдающих за битвой с высокого холма. Скорее его следовало поставить в один ряд с древними царями, сражавшимися в первых рядах своих войск. Север держался рядом с ним. Свежим силам, не измотанным осадными работами и штурмами, удалось быстро подняться по центральной улице вверх, до Нижней Агоры. Но там коннице пришлось остановиться: Таксил перегородил все свободное пространство баррикадами из перевернутых телег, бочек и мешков с песком.