Ответят доктрины.
Каждый искусствик или мыслитель, солидарный в доктринах с основателем, есть эгофутурист.
Цель каждого эгофутуриста – самоутверждение в будущем.
Вообще, эгофутурист фундаментируется на Интуиции.
Если же Ты не интуист, не приближайся к эгофутуризму. Он светит только имеющим душу. Для импотентов Души и стиха есть «Цех поэтов», там обретают пристанище Трусы и Недоноски Модернизма.
Там душа не нужна так же, как и у иностранных футуристов, осмертивших местоимение Я и не знающих всеоправдания. (Отрицание бессмертной души, безымянное коллективное творчество).
С этой и со следующей строчки следовало бы начать подвод и оценку итогов нашей интуитивной школы грядущего осознания жизни и искусства. Но это не к спеху, цену мы себе знаем всегда, наша работа у всех на виду. Балансируя годовой труд (для наших единомышленников читателей и подписчиков), мы потеряли надежду на то, что Хамы нашей «Критики» хотя немного подрастут.
Завернемся же в тогу Безразличия и повторим им слова незабвенного Huysmans'a («A rébours»):
– Где бы укрыться от бесконечного потока человеческой глупости?!.
КАЗАНСКИЙ
Тяжел, тяжел мой старый молот.
Я в нашей дружбе изнемог!..
А на груди ее приколоть
Весенний первенец – цветок.
Мы повстречались не на радость
Мне сорок с лишним, – двадцать ей.
Забудь мой добрый молот старость,
С железом грусть мою разбей,
Забрызгай кровью огнеокой
Черты весеннего лица
И я забуду взор глубокий
Для вольной доли кузнеца
Так, ей-я!.. ей-я!.. Я ль не молод,
Гляди скручу и рельсу в рог!
А на груди ее приколот
Весенний первенец – цветок
Так ей-я!.. ей!.. проклятый молот,
С тобой я в дружбе изнемог.
– Ах, первопуток! первопуток! –
Кричит ликующий народ:
– О сколько смеха, сколько шуток
Родишь ты, юный первопуток,
У наших сумрачных ворот.
Вот тятя в ветхие санишки
Поспешно Бурку заложив,
Вскричал: «садитесь, ребятишки!»
И как стрела взвились санишки,
В снегу дорожку проложив.
О, сколько радостного смеха
В санях, плывущих в серебре!
Вот где раздолье и утех
Для звонкомолодого смеха!
И прав отец сказав, «добре!»..
Проходит чуть устало в осенней дымке леса,
Светло раскинув косы и удлиняя тень,
Веселая когда-то – печальная принцесса,
Наивная, как утро и строгая, как тень.
Был лес одет зеле́но и бархател луч пе́стро.
Когда она явилась, улыбки раздаря,
Ей были все так рады, ее ласкали сестры,
Ее встречали песни и ей была заря.
Она царила чутко, приказывала нежно,
Звала, волнуя мысли, любила, как никто…
И, утомясь лениво за день даров небрежных.
Изнегно засыпала на розовом плато.
Но грезила ли долго?.. Но долго ли дарила?..
Она была любимой, но злые грубо вдруг
Разветрили улыбки там, где она царила –
И бедная принцесса теперь идет на юг,
Мох сыро уступает под легкими шагами
И лист вчерашний грязно к ноге ее прилип…
Принцесса, сев устало, над павшими стволами
Вдруг жадно зарыдала, не заглушая всхлип.
Это только пантомима
Стол, цветы, питье, еда.
Догорающие свечи, наползающая тьма.
Хохот здесь, там чьи то слезы,
Поцелуя звук в углу.
Лиц усталость, блеклость позы,
Речь, причудливость в бреду.
Блеск очей, уста желаний,
Сердце хмельно как вино.
– Пью за высший смысл страданий,
А за счастье ничего!
– Трах! Что? Сердце раскололось!
Ха, я думал что беда.
Раны в наше время злое
Неизбежная судьба
– Сонка, слушай, я с тобою,
Я навек хочу тебя!
– Сказка с прожитой весною
Не вернется никогда.
– Господа моя идея –
В жизни правда только сны,
Остальное – умаленье
Алой скорби красоты!
– Ваши руки так холодны,
Ваши пальцы так тонки,
Так изящно благородны
Очертания ноги!
– Влюблены?!
Не целуйте, я чужая,
Целовать меня нельзя.
– Можно, можно, пусть слепая
Заплетает нас судьба!