Опять то же самое. Звон, эхо в квартире, тишина.
Посетитель не унимался. Не отходил от двери, не спускался, ворча, по лестнице. Он продолжал ждать, когда Бенни Магадан выдаст себя испуганным всхлипом или падением со стула.
Из коридора, с лестничной площадки не доносилось ни звука. Тот, другой, прекратив звонить, выжидал. Самое страшное в охотнике — его терпение, подумал Бенни Магадан.
Снаружи наступали сумерки.
За оконными стеклами образ облачного неба терял в свете.
На экране телевизора снег кружился наискось, блестя ярче, чем полчаса назад, когда прозвучал первый звонок. Снег тихонько посвистывал и урчал. Звук едва слышался, он был продолжительным и совсем не похожим на шум, который могло производить что-то наделенное умом или что-то живое.
— Хотя бы так, — думал Бенни Магадан. — Если прильнет ухом к двери, то не услышит ничего особенного.
Навострив ухо или нет, незнакомец по-прежнему терзал кнопку звонка.
— Если выломает дверь, то ничего не найдет, — подумал Бенни Магадан.
— Коль застали в недобрый час, прекращай жить внутри своего трупа, — подумал он.
Он вновь вспоминал женщину из больницы. В первый раз произносимые ею фразы показались непонятными. Но позже, воспринимаемые как указания, они прояснялись. Становились ясными, полезными и ценными.
— Прекращай жить в своем трупном несчастье, — подумал он. — Прекращай жить в своем трупном несчастье, угасни.
— Угасни, что бы ни случилось.
Снаружи, внутри, в голове Бенни Магадана, в квартире, за окном, в городе — повсюду сумерки наступали все быстрее.
— Окаменей в своей черной кончине, — подумал Бенни Магадан.
Руки подчинялись ему время от времени, и в такие моменты были неподвижны и омрачены.
Вокруг Бенни Магадана сумерки окрашивались черно-фиолетовым, черно-синим, черно-аспидным, черно-вороным. Сумерки окрашивались черным. И наступали.
Сумерки наступали медленно.
Сумерки наступали все быстрее.
— Что бы ни случилось, — подумал опять Бенни Магадан.
4. В память об Антаре Гударбаке
Антар Гударбак сошел с поезда, почти сразу отстал от потока путешественников и прислонился к столбу. Казалось, он был утомлен, хотел избежать толчеи и передохнуть. На самом деле, он прежде всего хотел выиграть время и посмотреть, что будет происходить на пропускном кордоне, установленном в начале перрона. Вот до чего мы докатились в последние годы, до таких проверок на вокзалах. На вашем пути оказывался какой-нибудь гуманитарный приемный комитет, состоявший из детективов в форме, которые могли поинтересоваться вашей национальностью, мнением о состоянии дел в мире и даже тем, принадлежите вы к доминирующему виду или нет. Допрос устраивался публично, прямо на месте, был не обязательно суровым или роковым, но для Антара Гударбака, как и для всех нас, он был чреват неприятностями.
Толпа просачивалась медленно. Люди еще спускались по ступенькам вагонов, пожилые и инвалиды, предпочитавшие выходить последними. Голос из громкоговорителей напомнил, что мы прибыли в столицу, на конечную станцию, и извинился за опоздание.
В начале перрона три члена какой-то благотворительной организации с автоматами наперевес рассматривали пассажиров. Они выглядели как лагерные охранники. Они никого не останавливали и довольствовались тем, что безмолвно изучали морфологические параметры то одного, то другого, но их настороженный вид настолько обескураживал, что Гударбак решил пройти через их кордон позднее.
Какое-то время люди задевали Гударбака мешками, чемоданами и плечами, затем движение почти прекратилось, толчея уменьшилась, и Гударбак остался один, в тупике не-существования, практически слившись с металлическим столбом, в который вжимал свой собственный позвоночный столб и свои апофизы.
Его обошли последние пассажиры, пожилая пара, ругавшаяся по поводу потерянного ключа.
— Ты выронил его, когда мы садились в поезд. У тебя в руках ничего не держится, — укоряла старуха.
— Нет. Держится, — возражал старик.
— Нет. Не держится, — настаивала старуха.
Гударбак проводил их взглядом, и, когда старики поравнялись с кордоном приемного комитета, укутался еще плотнее в тень металлической опоры, надеясь, что гуманитарные сотрудники его не заметили. Истекла минута, появились неуклюжие служащие с сигаретами в зубах, которые тащили мешок мусора. Они даже не удосужились на него посмотреть. Затем удалились.