Объявление прозвучало четыре раза.
Гударбак стоял смирно.
Он следил за тем, чтобы даже отбрасываемая им тень не выдала его присутствия.
Издали неспециалист мог бы легко принять его за съежившуюся мумию, труп сожженного заживо или, на худой конец, за пятно блевотины.
Он упрямо не отзывался на объявление.
— Никто не выманит меня отсюда, — думал он. — Пусть попробуют чревовещать сами, без меня. Я к этим сукам не нанимался.
— Присутствие чревовещателя абсолютно необходимо в бывшем вокзальном отделении банка, — вновь объявили по громкоговорителю. — Вопрос жизни и смерти.
— Какой еще смерти? — подумал Гударбак. — Жизни кого?
Он был по-прежнему уверен, что запрос делается с целью заманить его в ловушку, и все же подумал о помощи, которую мог бы оказать, и ему стало неловко от своего бездействия.
— Как знать, нет ли в этом толики правды, — говорил себе он. — Как знать, не окажусь ли я полезным хоть раз в жизни. А вдруг кто-то будет страдать, оттого что я не вмешаюсь. Кто-то, чьи страдания я мог бы облегчить без труда, лишь своим утробным урчанием.
Как знать.
Но он вжимался в столб, пристально смотрел на стеклянный свод и упрямо не отзывался.
5. Пепел (3)
— Эти истории ничем не заканчиваются, — заметила малиновка.
— Это не истории, — ответил голливог. — Это отдельные моменты из историй. Отдельные сцены. Правильнее говорить о сказнях.
— Ну и ну, — сказала малиновка. — Сказни. Ты, стало быть, в этом разбираешься.
— Отдельные сцены и образы, чтобы развлечь мертвых, — объяснил Гордон Кум. — Чтобы развлечь мертвых, которых я любил. Чтобы развлечь моих близких, товарищей и друзей. Тех, что отсюда. Здесь замурованных в руины или размазанных вокруг нас в виде гудрона. Чтобы сказать им, что я все еще их люблю и по-прежнему буду их любить, даже если у меня нет голоса, даже если мой организм разрушается, даже если мой организм сливается с безразличной смолой, которая теперь обволакивает город и даже мир.
— Ну, ладно, — сказала малиновка.
— Слушай их так, как они рассказываются, — посоветовал голливог. — Ведь теперь ты тоже мертвая. Они развлекут и тебя. Тебе надо просто принять их за воспоминания. Присвоить их как воспоминания, которые прокручиваются в тот момент, когда закрываешь глаза раз и навсегда, в последнюю секунду, ожидая продолжения.
— Присвоить? — удивилась малиновка.
— Да, — сказал Гордон Кум. — Это наши воспоминания и наши сны.
— Ну да, — сказал голливог.
— Воспоминания, которые ничем не заканчиваются, — повторила малиновка.
6. Здесь горела Мариама Кум
Здесь горела Мариама Кум.
Здесь горела Мариама Кум и трое ее детей.
Здесь горела Мариама Кум и трое ее детей, Сария Кум, четырнадцати лет, Иво Кум и Гурбал Кум.
Здесь часами горела гордая и непреклонная Мариама Кум и трое ее детей, Сария Кум четырнадцати лет, Иво Кум также четырнадцати лет и их старший брат Гурбал Кум.
Здесь часами горела гордая и непреклонная обитательница гетто, боевая Мариама Кум и трое ее детей, Сария Кум четырнадцати лет, Иво Кум также четырнадцати лет и их старший брат Гурбал Кум пятнадцати лет.
Здесь часами горела чудная, гордая и непреклонная обитательница гетто, боевая Мариама Кум и трое ее детей, Сария Кум четырнадцати лет, Иво Кум также четырнадцати лет и их старший брат Гурбал Кум пятнадцати лет, и переходила от одного к другому, в огне, утешая, внушая презрение к злосчастью, вытирая их не различимые в саже тела.
Здесь часами горела чудная, гордая и непреклонная обитательница гетто, боевая Мариама Кум и трое ее детей, Сария Кум четырнадцати лет, Иво Кум также четырнадцати лет и их старший брат Гурбал Кум пятнадцати лет, и переходила от одного к другому, в огне, утешая сказками и песнями, внушая презрение к злосчастью, обещая светлое будущее, омывая своей слюной и вытирая своими черными руками их не различимые в саже тела.
Здесь часами горела чудная, гордая и непреклонная обитательница гетто, боевая Мариама Кум, способная с двухсот метров всадить пулю во вражеский лоб, и трое ее детей, Сария Кум четырнадцати лет, Иво Кум также четырнадцати лет и их старший брат Гурбал Кум пятнадцати лет, и переходила от одного к другому, в огне и жестком грохоте разрушений, утешая сказками и песнями, внушая презрение к злосчастью, обещая светлое будущее, омывая своей слюной и вытирая своими черными руками их не различимые в саже тела, назначая им встречу в мире ином.
Назначая им встречу в мире ином, когда-нибудь, позже.