Глава XXXII
Было поздно. После очередного жаркого дня наступила спокойная теплая ночь. Тысячи звезд усеивали огромное пространство неба. В лагере легиона, где были расквартированы Тулл и его люди, царил мир. Часовые расхаживали по крепостным валам, но большинство мужчин удалились. Не Тулл. Беспокойный, с болью в укороченном пальце ноги, он встал на защиту и остался наедине со своими мыслями. Глаза, настроенные на темноту, и настороженные уши, он смотрел вдаль, задаваясь вопросом, хватит ли у Арминия яиц, чтобы начать внезапную атаку. Однако ничто не нарушало спокойствия. Все было так, как должно быть. Совы кричали из леса. Вода стучала по камням в близлежащей реке. Подлесок шелестел, когда маленькие ночные существа шли по своим делам.
Прошел почти месяц с тех пор, как легионы разгромили воинов Арминия у массивного земляного вала — Вала Ангривариев, как называли ее многие пленники. Многое произошло за это время, и как бы они ни желали этого, подумал Тулл, его люди еще не вернулись домой. Они также не были вне опасности. Более сотни миль отделяли их от реки Ренус и безопасности. Союз Арминия был разорван, но это не означало, что все племена преклонили колени перед Римом. Далеко не все.
— Храбрые, упрямые ублюдки, — пробормотал себе под нос Тулл. — Люди должны сдаваться, когда понимают, что их побеждают.
— А ты бы стал? Или я? — Скрипящие звуки возвестили о том, что Фенестела поднимается по ближайшей лестнице. — Мы будем сражаться до победного конца.
— Да, мы бы так и сделали, — вздохнув сказал Тулл. Арминий и его люди были ублюдочными убийцами, но их сопротивление можно было понять. Римляне были захватчиками их земли, а не наоборот.
— Снова разговариваешь сам с собой? Полагаю, это старая привычка.
— Кого ты называешь «старым»? — парировал Тулл, но без горячности.
Фенестела оперся предплечьями о грубо обтесанные бревна, образующие вершину укреплений. — Кажется, будто только вчера мы были в этих краях с Друзом.
— Четверть века, а? Боги, как быстро все пролетело.
— Теперь посмотри на нас. Почти седобородые.
— Между нами двумя будет только один седобородый, и это не я!
— Ты никогда не понимал ее полезности, не так ли? — Фенестела провел пальцами по проволочному кусту, украшавшему его подбородок. — Тепло зимой, привлекательно для женщин круглый год. Это придает мне… солидности.
— Ты полон дерьма, Фенестела, — сказал Тулл, хотя тоже смеялся.
Некоторое время они стояли в дружеском молчании, передавая взад и вперед винный бурдюк Фенестелы.
Фенестела заговорила первой. — Ты здесь, потому что ты не смог уснуть?
— Да.
— Думаешь об орле?
Тулл фыркнул. — Это так очевидно?
— Мне, да. — Глаза Фенестела заблестели, когда он повернулся к Туллу. — Потому что я такой же.
Ни тому, ни другому не пришлось объяснять дальше. Арминий был разбит, а его сторонники рассеяны по ветру. Некоторые племена продолжали сопротивляться — сначала это были ангриварии, вернувшиеся из кампании с Арминием, а теперь хатты и марсы подняли восстание, — но огромная армия Германика заставила их одно за другим покориться. Для большинства солдат этого было достаточно, но в душе каждого ветерана Семнадцатого и Восемнадцатого легионов осталась гнойная рана. Их потерянные орлы так и остались ненайденными. Время было на исходе: еще максимум полтора месяца, и легионы вернуться в свои крепости, годовая кампания закончится. «Да, они перейдут Ренус, чтобы весной возобновить боевые действия», — подумал Тулл, но это ничего не гарантировало.
— Мы должны посмотреть правде в глаза: наш орел возможно никогда не будет найден. Арминия никогда не поймают и не убьют. — Фенестела плюнул на крепостной вал.
— Да, — пророкотал Тулл, который больше ни о чем не думал с момента их победы у Вала Ангривариев. Важная, но крошечная часть огромной машины, которой была армия Германика, он мало что мог делать, кроме своего долга, и молиться о наилучшем исходе.
— Что ты будешь делать, если это окажется правдой?
Тулл обнял Фенестелу за плечи. — Я буду благодарить богов за тебя и всех нечестивцев из Восемнадцатого. Вы, несчастные, живы, когда так много людей нет. Это многое значит. Очень многое.
— Мудрые слова. — Голос Фенестелы был более хриплым, чем обычно.
Тулл высоко поднял мех. — За мертвых и живых. — Он выпил и передал его Фенестеле.
— За живых и мертвых. — Фенестела сделала два больших глотка, потом еще один.
Тулл вдохнул и выдохнул. Вдох и выдох. За долгие, горькие годы, прошедшие после засады в лесу, что-либо меньшее, чем месть Арминию и возвращение орла его старого легиона, казалось бы, немыслимым, предательством мертвых. Реальность заставляла Тулла быть прагматиком. Он отдал все возможное для этой летней кампании. Германик справился хорошо — лучше, чем любой римский полководец со времен его отца, — но не все призы были завоеваны. «Так иногда бывает в жизни», — подумал Тулл. Мужчине может не нравиться его судьба, но он с ней справляется. Принял ее. Если бы он этого не сделал, горечь могла сожрать его изнутри, как личинки в животе трупа. Тулл не хотел быть кислой старой винной губкой, из тех, что сидят и жалуются в свой напиток, которых избегают другие люди.