— ТУЛЛ! ТУЛЛ!
— Тулл. — Тон Германика был властным. Непреодолимым.
Он поднял голову и встретился взглядом с Германиком. — Господин?
— Если бы у Рима было десять тысяч человек, таких как ты, он бы завоевал весь мир.
— Благодарю вас, господин, — ответил Тулл, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не сорвался.
Приветствия стихли, и Германик поднял руку, призывая к тишине. — В знак признания доблестной службы Тулла империи он должен быть повышен в звании. Отныне он будет известен как центурион Тулл, центурион Второй центурии, Первой когорты, Пятого легиона!
— ТУЛЛ! ТУЛЛ!
Если бы не одобрительный рев солдат и ветер, холодящий лицо, Тулл поверил бы, что ему приснился фантастический сон. Это было огромное повышение. Он отдал Германику свой лучший парадный салют. — Вы оказываете мне большую честь, господин!
— Это честь для меня, Тулл. — Тон Германика был торжественным. — Ты мне снова понадобишься весной. Арминий и его союзники должны быть побеждены, а орел вашего легиона отбит у врага.
— Я буду готов, господин, — сказал Тулл, переполненный гордостью.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Зима, 15 г. н. э.
Рядом с римским фортом Ветера, на границе с Германией.
Глава I
Тулл бродил по поселению рядом со своим лагерем, Ветерой. Если не считать голубого неба и солнца, это был суровый зимний день; ледяной воздух обжигал, когда он вдыхал его. Толстый слой снега покрывал крыши каждого дома и узкие переулки между ними; мощеные улицы были покрыты коричневой слякотью. Каждый прохожий, будь то гражданский или военный, был в плаще. Даже у бродячих собак был сгорбленный и несчастный вид. Несмотря на холод, настроение Тулла было хорошее. Он сменился с дежурства и вернулся в форт; все было так, как должно быть с его людьми. Дело было не только в этом, решил он. С тех пор, как три месяца назад он вернулся с восточного берега Ренуса, жизнь была легкой, неторопливой и обыденной.
Скука была лучшим состоянием, чем жизнь под угрозой нападения днем и ночью, именно так он и его люди провели летнюю кампанию. Тулл выбросил из головы пропитанные кровью воспоминания. Сегодня он собирался расслабиться, сначала понежиться и сделать массаж в недавно построенных банях поселка. После этого он будет наслаждаться хорошей едой и напитками в своей любимой местной гостинице «Бык и Плуг».
Мысль о его владелице Сироне вызвала улыбку на морщинистом лице Тулла. Дерзкая, добросердечная галльская женщина, у нее была прекрасная фигура и темперамент, не под стать любому центуриону. Он пытался ухаживать за ней в течение многих лет и всегда получал отпор. В конце концов Тулл решил, что мужчина должен сохранять свою гордость. Сирона была безнадежным делом, несмотря на доступ, предоставленный ему благодаря ее заботе об Артио, его суррогатной дочери. Хотя ухаживания Тулла прекратились, с течением времени угли его страсти не остыли.
Когда три месяца назад он маршировал по мосту через Ренус из Германии, судьба наконец улыбнулась ему. Улыбка Сироны, адресованная ему, осветила бы темную комнату. Воодушевленный таким образом, Тулл поспешил возобновить свои ухаживания. Первой ошибкой было начать после того, как он выпил приличное количество укрепляющего уверенность вина, второй — его попытка поцеловать Сирону в то же время. Он все еще чувствовал звонкую пощечину, которую она нанесла ему по щеке. Прошло десять дней, прежде чем униженному Туллу разрешили вернуться в ее гостиницу, и еще двадцать, пока отношения не были восстановлены до уровня, близкого к их прежней сердечности.
«Больше поспешности, меньше скорости». Пнув нетронутый комок чистого снега, он решил, что идти на войну легче, чем пытаться понять женщин.
— Центурион! — воскликнул проходивший мимо легионер, отдавая честь, и Тулл забыл о Сироне. Образы церемонии награждения, состоявшейся месяц, назад заполнили его разум. По-прежнему казалось странным, что Германик счел нужным возвысить его до должности второго центуриона в Первой когорте, и все же это было — это случилось. Много лет назад, когда Тулл возглавлял Вторую когорту Восемнадцатого, такое продвижение казалось возможным, но позор того, что он выжил в засаде Арминия, лишил его карьерных возможностей. Однако Германик что-то в нем увидел, и его недавнее признание сделало Тулла старше всех центурионов в легионе, кроме примипила.
Громкие возгласы марширующих легионеров, когда Германик закончил говорить, глубоко тронули Тулла. Чувствуя себя неловко даже при одном воспоминании, он огляделся. Конечно, никто не смотрел, и он усмехнулся над собой. Вон тот кузнец был слишком занят тем, что стучал молотком, а его ученик наблюдал, чтобы обращать внимание на проходящего солдата. То же самое относилось и к бондарю, подгонявшему железные кольца к новой бочке, и к ругающемуся плотнику, у которого соскользнула пила, содрав кожу с костяшек пальцев. Другие прохожие, закутанные в плащи с капюшонами, тоже не обращали внимания, так как стремились добраться до места назначения.