Шурик зябко передернул плечами. Холодный ветер пригнул к земле оголенные прутья ивняка, погнал по реке мелкую волну. Большая, набухшая дождем туча ползла к городу. Шурик с надеждой взглянул на нее и пошел к дому.
Первой на сеновал пришла Клава. Она крепко сжала руку Шурика в своей холодной, крепкой руке и заглянула ему в глаза.
— Ну?..
— Что «ну»? — усмехнулся Шурик. — Порядок!
— Дождь полил... — сказала Клава, вытирая платком мокрое лицо.
— Это хорошо... — отозвался Шурик. Он видел, что Клава чем-то встревожена, но не спрашивал, зная, что, если будет нужно, она скажет сама. Но Клава молча вынула из-за пазухи зашитый суровыми нитками пакет и протянула его Шурику.
— Очень важно, Шурик. Вручишь лично. А в случае чего... — Клава не договорила и опять взглянула на Шурика. Глаза ее смотрели сурово и требовательно.
— Понятно, — кивнул Шурик и неожиданно улыбнулся.
— Ты чему? — удивилась Клава.
— Рассказ вспомнил... «Пакет» называется. Как один красноармеец секретный пакет съел, а сургуч выплюнул. Белые решили, что это он язык откусил!
Клава тоже улыбнулась, но глаза ее оставались суровыми.
— Лучше язык откуси! Это очень важный пакет, Шурик. Ты даже не представляешь, какой важный! Так что...
— Понятно! — повторил Шурик и спрятал пакет на груди.
— С каким оружием пойдешь? — спросила Клава.
— Автомат возьму.
— А гранаты?
— Зачем? У меня два диска.
— Возьми гранату, — приказала Клава и опять взглянула в глаза Шурику. От этого взгляда у Шурика защемило сердце, словно он только что понял, что ему может грозить, хотя все было давно передумано долгими ночами. Он тряхнул головой, отгоняя от себя невеселые мысли, и прислушался к шуму дождя.
— Где же ребята?
— Сейчас будут, — взглянула на ручные часы Клава. — Лодка готова?
Шурик кивнул и принялся половчее прилаживать на плечах вещевой мешок. Проверил недавно смазанный автомат и, взяв из связки гранат одну, сунул ее за пояс. Он с трудом удержался, чтобы не взглянуть при этом на Клаву, и не признался бы даже самому себе, что боялся вновь увидеть в ее глазах то, о чем не хотелось думать.
Зашуршало сухое сено, и в двери, на лестнице, показалась голова Коли Михайлова. Он надсадно закашлялся и простужено гукнул:
— Черт! Труха в горло залетела!..
— Привел? — обернулась к нему Клава.
— Во дворе ждут.
— Никто не видел?
— Задами шли, по огородам... Может, дождь переждем? Хлещет, как из ведра!
— Хорошо, что хлещет! — вмешался в разговор Шурик. — Лодку не заметят!
— Это точно! — согласился Коля. — Я ведь почему: Розу жалко... Зуб на зуб у девчонки не попадает!
— Это не от холода... — покачала головой Клава. — Плачет?
— Молчит... Слова не выдавишь.
— Отца ее вчера расстреляли. — Клава крепко потерла ладонью лоб, словно разгоняя набежавшие морщинки, и коротко приказала: — Пошли!
Когда Шурик вышел во двор, он увидел прижавшихся к стене сарая двух переодетых красноармейцев и закутанную в платок хрупкую девушку. Сквозь частую сетку дождя тускло светил подвешенный под стрехой сарая фонарь, и в его колеблющемся свете Шурик увидел ее бледное лицо и чернильные лужицы глаз.
— Что стоите? — негромко спросил Шурик.
— Сигнала ждем... — ответил один из красноармейцев.
Послышался тихий свист. Это сигналил с огородов Коля.
— Давайте! — махнул рукой Шурик.
Фигуры красноармейцев отделились от стены, и спины их, мелькнув в неверном свете фонаря, исчезли в темноте. Роза качнулась вслед за ними и остановилась.
— Иди, Роза! — легонько подтолкнул ее Шурик. — Иди, не бойся!..
Девушка кивнула ему; глаза ее на мгновение блеснули и вновь погасли, прикрытые длинными ресницами.
Держась рукой за стену, она медленно пошла вслед за красноармейцами.
Шурик надел через голову ремень автомата, поправил плечом вещевой мешок и пошел к калитке. Проходя мимо крыльца дома, он остановился и поглядел на темные окна. И в ту же минуту чьи-то теплые, дрожащие руки обвили его шею и мокрое от слез лицо прижалось к его лицу.
— Мама... — прошептал Шурик, с трудом глотнул воздух и, оторвав от себя руки матери, нырнул в калитку.
На реке стоял неумолчный шум дождя и было так темно, что с трудом различалась спущенная на воду лодка. На корме сидел Коля и, схватившись за корягу, удерживал лодку у берега. На днище лодки скорчились красноармейцы, на носу свернулась калачиком Роза.