Лампа заметно опускалась и вскоре погасла. На какой-то миг земля накрылась кромешной тьмой, еще более густой, чем раньше, но только на один миг, — и снова озарилась мириадами неистово скачущих светляков.
Привыкнув к ошеломившему его зрелищу ночного фронта, Коля попытался разобраться в лежавшей перед ним огненной карте. Огни начинались левее бугра, на котором он находился. Справа безраздельно царствовала ночь. Значит, там, наверное, непроходимая топь — трясина. Он понимал, что десятки, если не сотни разведчиков с обеих сторон до него исползали тут все кругом, и, если болото не обороняется, — значит, только птица может через него перелететь, а ему с Азисом не пройти.
Оставалось одно — проползти к своим через это море жалящих огней левее бугра. И сделать это можно только в темноте.
Коля не знал, сколько он пробыл в разведке, но еще стояла глубокая ночь, и ее следовало использовать до конца. Уже который день они питались одними ягодами. А теперь им грозила более страшная опасность, чем голод. Слишком близко гитлеровцы. Вчерашняя машина шла ведь именно с этого бугра. Хорошо, что солдаты не придали особого значения мелькнувшим в кустах теням. Завтра солдаты могут обыскать всю высотку — куда они с Азисом денутся на этом «пятачке»!
Коля поспешил к леску, где оставил товарища. Несколько раз он в темноте падал на скользких бревнах гати, но не чувствовал ни боли, ни усталости. Им владела одна мысль — перейти фронт сегодня же! И больше он ни о чем не мог и не хотел думать.
Азис спал, уютно устроившись на куче еловых лап. Коля разбудил его обычным способом — поставил на ноги и заставил идти. Мальчик, сделав два шага тихонько застонал.
— Болит? — участливо спросил Коля.
— Пока лежал, — ничего, а сейчас спасу нет. Но попробую... Эх, если бы хлеба кусок!
Коля уверенно двинулся вперед. Дорога теперь была ему хорошо знакома. Азис вначале шагал нетвердо, припадая на левую ногу, но вскоре разошелся.
Пока перебирались через гать, Коля, поддерживая Азиса за плечо, шепотом изложил ему свой план.
— Понял, почему сегодня?
— Все понял. Не отстану, не бойся. Давай быстрей! Теперь уже Азис торопил Колю. Будут стрелять?
Что ж, это не раз уже бывало во время побегов от полицаев и гитлеровцев. Он не верил, что какая-нибудь пуля может попасть в него. А впереди Ленинград, свои!
Не доходя до места, где колея, оставленная автомобильными колесами, сворачивала к немецкой огневой позиции, они приняли вправо. Тут бугор плавно переходил в темное болото. Внизу шуршали от ветра густые заросли камыша, и мальчики пошли вдоль них, стараясь не оступиться в воду. Через несколько десятков шагов перед Азисом открылась картина, которую Коля недавно наблюдал сверху, и мальчик в испуге невольно остановился, широко раскрыв глаза и затаив дыхание.
Колю не покидала мысль, что, может быть, удастся перебраться болотом, подальше от страшной пляски огней. Оставив Азиса на сухой кромке, он тихонько раздвинул руками камыш и попробовал встать ногой. Сапог ушел в мягкую, густую жижу. Пришлось двигаться вдоль камышовых зарослей, по самой границе болота. Они шли, боясь дышать, до боли в глазах вглядываясь в туманную темь.
Идти вскоре стало опасно. Неподалеку, заставив их камнем упасть на землю, ударил пулемет. Дальше, значит, идти нельзя — начались огневые позиции.
Коля полежал минуту-другую и решительно ползком двинулся в камыш. Не возвращаться же назад, когда цель — вот она, рядом! Да и не было им пути назад.
Болото, на счастье, оказалось неглубоким. Руки упирались то в сплетенные между собой многолетние корневища камыша, то во что-то вроде почвы. Во всяком случае, приподняв голову, можно было двигаться, не заглатывая воды. Если бы только не пронизывающий, пробиравший до самых костей холод!
Коля полз чуть наискосок, чтобы подальше уйти от пулемета и скорее выбраться на сухое место. Камыш редел, появились кочки, и ребята чувствовали, что воды под ними постепенно становится меньше. Двигаться стало легче, зато ничто больше, кроме темноты, не скрывало их от врагов.
Ребята ползли теперь по травянистому, кочковатому полю, простреливавшемуся обеими сторонами. Время от времени сзади слышались короткие очереди пулемета, и пули свистели, казалось, над самой головой. Тогда они глубже зарывались в сырую траву.
Фашистскому пулемету изредка отвечал пулемет с советского переднего края, и ребятам казалось, что он от них лишь немногим дальше вражеского. То и дело на пути оказывались воронки от снарядов.
Они не знали, сколько проползли, когда в черном небе зажглась осветительная, ракета. Они вдавились в землю, слились с ней, и каждая секунда им казалась бесконечной и последней в жизни. Когда ракета погасла, оба, не сговариваясь, повернулись на спины и полежали неподвижно, глядя в небо и упоенно дыша всей грудью, глубоко счастливые, что можно просто так лежать и дышать.
Но надо было спешить. Коля понимал, что если они задержатся на этом простреливаемом с обеих сторон поле до рассвета, то наверняка погибнут. Силы их иссякали. Мальчики двигались все медленнее и медленнее.
Снова вспыхнула ракета, и Коля поймал себя на мысли, что на этот раз рад ей: можно дать покой вконец измотанному телу. Он впал в оцепенение. Ему показалось даже, что он теряет сознание. Дыхание стало неровным, хриплым, все тело била мелкая дрожь. Он не увидел, а скорее почувствовал, что ракета погасла, и пришел в себя. Азис подполз к Коле и что-то шепнул в самое ухо. Тот вздрогнул и бросил взгляд на небо. На востоке брезжил рассвет.
— Нам не успеть, не доползти, — еле слышно произнес Азис. — Конец!
Коля тряхнул головой, точно сбрасывая с себя тяжелую усталость.
— Давай за мной, — шепнул он и пополз к ближайшей воронке. Он помог спуститься Азису и затем сам свалился в нее.
Упав в воронку от снаряда, Коля забылся в мертвом сне. Проснулся он оттого, что сильно затекли ноги. Захотелось разогнуть их, но это удалось не без труда. В тесной, суживавшейся книзу воронке нельзя было ни лечь как следует, ни даже сесть. Все же он немного отдохнул, пришел в себя.
Азис спал, прижавшись к нему, и Коля не стал его будить. Сильно осунувшееся лицо маленького таджика было землисто-серым. Уже три дня они ничего не ели, кроме клюквы.
Со дна воронки Коля видел только неширокий круг холодного бледного неба, сплошь заволоченного серыми тучами. Сколько он проспал, который теперь час? Таким бледным небо в осеннюю пору бывает и ранним утром и после полудня. Где они находятся, далеко ли до своих? Как это определишь?
Коля стал по пальцам считать, сколько прошло времени со дня, как он покинул партизанский лагерь. Выходило целых пять дней. Рассчитывали, что можно дойти дня за три, самое большое — за четыре. Так и было бы, если бы не попался в руки полицаев.
Мальчик стал думать, как двигаться дальше. На секунду мелькнула мысль, что его могут убить и тогда в Ленинграде ничего не узнают. Но он тут же отогнал эту мысль. С чего его должны убить почти у цели!
Коля прислушался к грохоту тяжелой молотилки войны, которая ни на одну минуту не прекращала своей разрушительной работы. А если их действительно заметят и откроют стрельбу? И наши, если увидят, тоже ведь будут стрелять. Откуда им знать, что ползут свои люди, а не фашистские разведчики? А что, если случайный снаряд попадет в воронку раньше, чем они отсюда выберутся? Захотелось скорее выбраться из тесной, сырой ямы, ставшей вдруг неуютной и враждебной.
Коля глянул на небо. Все те же мрачные тучи плыли по нему, и по-прежнему ни единого признака, по которому можно бы судить — утро или ранний вечер стоит над истерзанным, засеянным железом полем.
Он задремал. Ему казалось, что прошло всего несколько минут, но, когда открыл глаза, увидел над собой небо не бледным, а темно-серым. Надвигался вечер.
Азис стонал во сне и скрипел зубами. Коля разбудил его. Мальчик пожаловался на сильную боль. Распухшая нога распирала ботинок.