Из угла, куда свет коптилки почти не достигал, донесся голос телефониста, до того сидевшего молча:
— Алло… «Луна» слушает… Алло. Двадцатый? Сейчас.
Телефонист закрыл ладонью трубку и позвал Комарова. Тот подошел широким шагом и взял трубку.
— Алло! Точно! Двадцатый! Спокойно. Здесь. Точно… Слушаю…
Кончив разговор, Комаров опять подсел к Наилю.
— Начальник политотдела. Спрашивает о вас — дошли ли. Сказал, чтобы вы вернулись сегодня же.
— Хорошо. А сейчас — за дело. Расскажите о самом отважном вашем бойце.
— У нас, правда, трусов нет. Все же, к примеру, можно сказать о комсорге Семене Лаврове.
— Лавров — хороший пулеметчик, — вставил Тимофеич, все не отходя от амбразуры.
— Вчера, или нет, позавчера, кажется, было эго. Немцы пошли в атаку. И в самый жаркий момент пулемет Лаврова замолк. Повреждение. Немцы уже к самой траншее лезут. Лавров кричит своему помощнику: «Гранатами!» А сам тут же под пулями разобрал и собрал замок пулемета. И от его огня, поверите, ни один гитлеровец не ушел отсюда живым.
— Где сейчас Лавров?
— Ранен. Раз ранили — не ушел. Второй раз ранили — не ушел. Когда ранили в третий раз, я его насильно отправил. Боевой парень.
В углу вдруг загремели пустые консервные банки. Комаров в ту же секунду выскочил из блиндажа. Повскакали лежавшие на нарах бойцы. Один из них встал около Тимофеича, и пулемет сразу заработал.
Чтобы не пропустить ночной бой, Наиль вышел из блиндажа. Повсюду слышались выстрелы. Во тьме ночи мелькали зеленые и красные линии трассирующих пуль. При свете ракет они исчезали, потом опять появлялись. Где-то недалеко с воем разорвалась мина.
Наиль хотел пробраться по траншее вперед, но его остановили:
— Туда нельзя.
Всокре все затихло. Откуда-то появился Комаров.
— Пока отогнали, — как бы невзначай обронил Комаров, обращаясь к Яруллину.
В блиндаже Комаров по телефону доложил о случившемся в штаб.
— Немного нам помешали, — сказал Комаров, подсаживаясь к корреспонденту. — На чем мы остановились? Насчет комсорга… Я просил комбата представить его к ордену Красного Знамени.
— А что сейчас случилось?
— Немецкая разведка… Человек пятнадцать.
Комарова прервали те же консервные банки. Младший лейтенант мгновенно выскочил наружу.
Так продолжалось всю ночь, и они не смогли поговорить как следует. Начало светать.
— Вы теперь не сможете вернуться до самой темноты, — объявил Комаров все с той же негаснущей горячностью. — Эх и попадет же мне за это от полковника!
— Ладно, всю вину беру на себя, — заверил его Наиль. — Я останусь на день с вашими бойцами.
— Что ж, тогда отдохнем немного. Днем у нас пошумнее.
Он залез на нары, улегся поудобнее и, не раздеваясь, сразу уснул.
— Он больше двух часов в сутки не отдыхает, и го не всегда удается, — сказал Тимофеич, словно желая смягчить впечатление от того, что командир спит.
Только теперь Наиль разглядел лицо Тимофеича, Был он прямоносый, бровастый, с добрыми синими глазами и по-буденновски закрученными пышными усами. Его сменил боец, и Тимофеич отошел от амбразуры.
— Кем вы были до войны, Тимофеич? — спросил Наиль.
— Я алтайский хлебороб. Слышали, верно, про пшеницу «элиту»? Возьмешь в горсть — такая крупная, тяжелая, шуршит, как шелк. Ну, и труда в нее немало вкладывать приходится. Сначала собираем самые лучшие колосья с семенных участков. Зернышки каждого колоска кладем в особый пакет, а на другой год сеем их по отдельности. Потом из этих опять выделяем отборное зерно и снова сеем. Вот и получается эта самая «элита»… Простите, товарищ лейтенант… вспомнил я про свой колхоз, да и разболтался некстати. Ну, да и то сказать, не вечно война будет, вернемся еще к своим полям…
Тимофеич взял котелок.
— Принесу воды. Вы отдыхайте, товарищ лейтенант.
Он на четвереньках выполз из блиндажа. Наиль лег рядом с Комаровым. Командир легендарного редута спал, посапывая носом, как ребенок. Наиль долго не мог заснуть. Вспомнилась последняя встреча с Хаджар в Казани, перед отъездом на фронт. Они любовались вдвоем с горы Ленинского сада родным городом ночью… Им казалось тогда, что они вечно будут вместе. И вот ее нет…
Наиль проснулся от ужасного грохота. Комарова в блиндаже не было. Наиль выбрался наружу. На повороте траншеи боец словно прилип к ручному пулемету.