— Старшина! — подошел Урманов к Шумилину.
Шумилин с готовностью распрямил плечи.
— Приказываю вам, Герою Советского Союза, лучшему солдату нашего подразделения, встать на первую вахту у пограничного столба великой Советской державы!
— Есть стать на первую вахту у пограничного столба великой Советской державы! — повторил приказание Шумилин и встал на пост лицом к Финляндии.
Джаббаров выпросил у Касаткина кисть и краски и ушел в кустарник.
— Что ты там еще надумал? — поинтересовался Касаткин.
— Так… ультиматум один! — ответил Джаббаров, не оборачиваясь.
Вскоре Галяви вернулся и приколотил к самому могучему дереву на высоте человеческого роста какую-то дощечку. Потом отступил на шаг, словно любуясь своей работой, взял под козырек и только тогда предложил товарищам:
— Читайте!
На дощечке было написано: «Это дорога ведет в логово врага. Так уничтожим же врага в его собственном логове!»
А через несколько дней к границе подошли полки дивизии. С ним прибыла весть, что Финляндия приняла предварительные условия Советского правительства и что начиная с 8 часов утра 4 сентября прекращаются боевые действия на всех участках, занимаемых финскими войсками.
— Когда опомнились! — усмехнулся Галяви. — Наступи зайцу на хвост, — пожалуй, и тот на балалайке заиграет.
С финской стороны уже не доносилось ни одного, даже винтовочного, выстрела.
На другой день ровно в восемь часов утра Шумилин с Джаббаровым вышли на границу. Галяви, сбив прикладом прибитую им дощечку, отшвырнул ее в кусты.
— А надо бы дойти до Хельсинки — перебить там всех ихних фашистов, — не вытерпел он. — А то, смотришь, передохнут немного — и опять начнут бредить «жизненным пространством», «великой Финляндией до Урала».
По обе стороны границы уже стояли часовые. Увидев двух наших бойцов, финский часовой приветливо махнул им рукой. Но лицо Джаббарова оставалось по-прежнему хмурым.
— Вон как заигрывает, — кивнул Галяви на финна. — А что у него на душе, кто его знает; научили его уму-разуму годы войны или он все еще пешка пешкой и готов выполнять все, что ни прикажет ему начальство? За пять лет они дважды ходили на нас войной. Сколько ущерба нанесли нашей стране, сколько наших людей побили да покалечили! Никаких оснований не было у них ждать от нас пощады. Имею ли я право забывать своих товарищей, сожженных термитными шашками?
— Я тебя понимаю, Галяви, — мягко сказал Шумилин и, точно успокаивая, опустил руку на плечо Джаб барова. — Понимаю, друг. Финский народ, не знавший за всю свою историю свободы, получил ее в тысяча девятьсот семнадцатом году. А что может быть священнее свободы для всякого народа? И лучшая часть трудящихся Финляндии, конечно, поняла и оценила это. Но власть тогда забрала горстка агрессивно настроенных капиталистов, их прихлебателей и лакеев, именовавшая себя верхушкой общества. Они-то и погнали народ на войну. Всего несколько дней тому назад я сам призывал тебя беспощадно уничтожать захватчиков. Но сегодня обстановка изменилась. Финны приняли наши условия. В их внутренние дела мы не имеем права и не хотим вмешиваться. Пусть они сами устанавливают порядок в своей стране.
— Хорошо, если они на этот раз оценят сделанное им добро, — не сдавался Джаббаров. — А если…
— А это история покажет. Мы, советские люди, хотим, чтобы все народы жили дружно и в мире.
Как огромный оркестр, шумели корабельные сосны. Нетерпеливо шагая под ними, Галим поневоле прислушивался к их многоголосому шуму. То и дело он поднимал голову и смотрел вдоль ярко освещенной солнцем узенькой просеки.
Галим ждал. Еще утром Мунира позвонила, поздравила с победой и радостно добавила:
— Еду в гости к тебе… да не одна. Готовь угощение!
И вот, чисто выбритый, в новом кителе и в новой фуражке, он стоит у дороги. Он был уверен, что Мунира приедет на машине, и в шуме сосен старался уловить гул мотора. Неожиданно на повороте показались четыре всадника. Когда в одном из них Галим узнал Муниру, сердце его чуть не выпрыгнуло.
Рядом с Мунирой ехали Лиза, Наиль и Ляля — теперь дивизионная связистка.
Мунира ударила серого в яблоках коня и выскочила вперед, оставив своих товарищей позади, но, увидев улыбающегося Галима, резко осадила серого.
Галим уже ловил его под уздцы. Конь почуяв твердую руку, скосил на Урманова умный фиолетовый глаз. Девушка заглянула в лицо Галима.
Гостей обступили разведчики. Особенно сгрудились они вокруг Наиля. Они давно знали его фамилию по очеркам, которые читали во фронтовой газете и в которых порой встречали свои имена.