И они тихо зашагали по залитой лунным светом тропинке туда, откуда доносились звуки духового оркестра.
Прошла неделя. Дивизия погрузилась в эшелоны. Отдав последние приказания, еще раньше вылетел на самолете командир дивизии Ильдарский, взяв с собой майора Сидорова. Даже дочери, провожавшей его до аэродрома, он ни словом не обмолвился о маршруте дивизии и только сказал:
— Хоть на час, но постараюсь заехать в Казань, к матери.
И вот один за другим летят эшелрны мимо бескрайних карельских лесов. Уже сброшена со счетов войны одна из вернейших, как казалось фашистам, союзниц гитлеровского блока — Финляндия. Но еще в огне пока Заполярье и древняя Печенга. Не умолк грохот битв в Прибалтике. Ждали своих освободителей Польша, Чехословакия, Болгария, разграбленная, сожженная, опозоренная Европа. Впереди был штурм Берлина. На Дальнем Востоке еще сверкали клинки драчливых самураев.
Перед глазами бойцов, собравшихся у настежь раскрытых дверей теплушек, мелькали зелень лесов, что измерили они своими ногами, полустанки, что брались ими штурмом, сожженные, разрушенные станции, памятные боями. Ни на одной из них не останавливались теперь эшелоны, торопившиеся вперед.
— Кто может сказать, на какой фронт мы едем? — размышлял, вслух Джаббарсв, сверкая зубами.
Виктор Шумилин, задумчиво смотревший на бегущие мимо деревья, живо обернулся.
— Я могу ответить тебе, Галяви, — сказал он. На груди его блеснула Золотая Звезда. — В самом сердце нашей родины есть город Москва. А в Москве — Кремль. В Кремле — Генеральный штаб. Мы приедем точно туда, куда приказано нашему генералу. Понятно?
— Очень даже понятно! — ответил Джаббаров.
Дробно стучали колеса на стыках рельсов; летели, замирая в неоглядных лесных массивах, солдатские песни.
— С Гитлером дело ясно. А что вот эти высокопоставленные господа — Америка и компания — думают о своем союзническом долге? — не унимался Джаббаров. — Думают ли они хоть сколько-нибудь о человечестве?
— Думают, — ответил Урманов, вспомнив рассказ Наиля об американских минометах, проданных финнам. — Думают, да только не о том, как спасти его, а как совсем, утопить в крови.
— Товарищ лейтенант, вы не обмолвились? — с тревогой поднял на него глаза Джаббаров и невольно посмотрел на своих товарищей.
— К сожалению, нет, Галяви, — сказал Урманов. — Империалисты всегда остаются империалистами. Только не надо смешивать с ними народ — ни американский, ни английский, ни немецкий… Понятно?
— Понятно-то понятно… — протянул Джаббаров. — Да неужели американцы или англичане дадут одурачить себя, как немцы? Вот много приходится слышать об американцах, что они умный народ. Пусть тогда этот умный парод и поступает по-умному. Лучше вовремя остричь волосы, чем потерять потом голову.
— А это покажет время, Галяви. Вперед не надо забегать, — сказал Верещагин.
— Я бы и рад, товарищ командир, не забегать, да боюсь все, как бы мои иностранные коллеги не запоздали. Нет ничего хуже, как ждать да догонять.
В эшелоне, шедшем следом, в вагоне с развеваю щимся флагом Красного Креста, ехала Мунира, а в вагоне с антенной сидела у аппарата Ляля в наушниках.
В специальном редакционном поезде, следовавшем за ними, размышлял о героях своего будущего романа, воспользовавшись временным бездельем, Наиль. В памяти его вставала далекая казанская школа, шумные веселые друзья-одноклассники, любимый учитель Петр Ильич Белозеров и весь большой боевой путь, пройденный этими людьми за годы Великой» Отечественной войны.
А за окном, насколько хватал глаз, раскинулись навеки свободные мирные просторы родной страны.
1948