Облокотясь о колено, смотрел дед в горн, в утихающий огонь:
— Нет, ты не слухай меня, старого. Потому как сила силе рознь, и не набрать фашистам на нас никакой силы…
Они обернулись на ярко вспыхнувший свет неожиданно распахнутой двери и увидели гитлеровца с автоматом на груди. Лицо у него было розовым от мороза, и голубые глаза улыбались. Шагнул фриц через порог, сказал что-то деду.
Дед пожал плечами.
Снова повторил румяный немец свои слова, на лай похожие. Дед головой мотнул. Посмотрел на деда фриц прозрачными глазами… И вдруг автоматом повел — и брызнуло из ствола пламя.
Увидел Борька, как не на солдата, нет, на него, Борьку, посмотрел в последний раз дед, медленно оседая, роняя из рук малый молоток — серебряный голос. Осел дед, упал навзничь. Обернулся Борька. Немец стоял в дверном проеме, улыбался приветливо, потом повернулся, сделал шаг…
Прошло не мгновение. Меньше. Оказался возле немца Борька и услышал сам густой стук молота о каску. Ткнул фрица в кузнечный пол румяным лицом, улыбкой. Рванул из побелевших рук автомат. И услышал, как зовут немца:
— Шнель, Ганс!.. Шнель!..
Борька выскочил из кузни, наспех натянув шубейку, глянув в последний раз деду в лицо. Дед лежал спокойный, словно спал… По тропке к кузне шел другой гитлеровец. Борька поднял автомат, навел на солдата, нажал крючок — и ткнулся в снег немец, торопивший Ганса.
Борька шагал целый день, проваливаясь в глубокий снег, выбиваясь из сил, ночевал в черной холодной бане на задах какой-то тихой деревни. Едва забрезжило, он пошел снова, все дальше и дальше уходя в глубину леса, пытаясь найти партизанский отряд. Вторую ночь он провел в ельнике, трясся от мороза, но все-таки выдюжил. Утром опять в дорогу и снова шел целый день, а когда совсем выбился из сил, когда поплыли от голода оранжевые круги перед глазами, сзади скрипнул снег…
Борька резко обернулся, перехватывая поудобнее автомат, и тут же сел, слабея, в снег: на него смотрел парень с карабином в руках и с красной полоской на ушанке.
Очнулся Борька в землянке. На него удивленно глядели незнакомые люди…
Командир был строг и громко выспрашивал у Борьки все придирчиво. Когда Борька рассказал обо всем, Батя сел на круглую чурбашку, заменявшую стул, и заворошил руками волосы, уставившись в пол. И так сидел молча, будто забыл про Борьку. Борька кашлянул в кулак, переминаясь с ноги на ногу, Батя взглянул на него пристально и сказал парню, который привел Борьку:
— Поставьте на довольствие. Возьмите к себе, в разведгруппу. Ну, а оружие… — Он подошел к Борьке и ткнул тихонько в бок. — Оружие он, как настоящий солдат, с собой принес…
Сережа, тот самый парень, который нашел его в лесу, тащил на спине к партизанам, а потом стоял рядом с ним перед Батей, теперь стал Борькиным командиром, начал учить его военному делу.
Задание было особое. Как сказал разведчикам сам Батя, надо перерезать, словно ножницами, важную дорогу, остановить движение поездов. А удастся — эшелон взорвать.
Разведчики долго выбирали место, то приближаясь, то уходя в сторону от дороги.
Сережа был мрачен и гнал отряд без перекуров. По рельсам то и дело сновали дрезины с пулеметными установками и время от времени строчили длинными очередями по лесу. Через каждые полкилометра стояли часовые, их часто меняли, и не было никакой возможности подобраться к дороге. Поэтому Сережа все гнал и гнал отряд, злясь на гитлеровцев.
— Борька, — сказал он неожиданно, — не возвращаться же так… На тебя вся надежда.
Когда стемнело, разведчики подошли поближе к дороге и залегли, чтобы прикрыть Борьку, если что. А Сережа обнял его и, прежде чем отпустить, долго смотрел в глаза.
Борька полз ящерицей, маленький и легкий, почти не оставляя за собой следа. Перед насыпью остановился, примеряясь: "Ползком на нее не взобраться — слишком крутая". Он выждал, коченея, сжимая взрывчатку и нож, пока пролетит наверху дрезина, пока пройдет часовой, и бегом кинулся вперед к рельсам.
Озираясь по сторонам, он мгновенно раскопал снег. Но дальше шла мерзлая земля, и, хотя нож был Сережкин, острый, как шило, мерзлота, словно каменная, поддавалась еле-еле. Тогда Борька положил взрывчатку и стал копать обеими руками. Теперь надо всю землю до крошки спрятать под снег, но и лишнего не насыпать, чтобы не было горки, чтоб не увидел ее часовой, посветив фонариком. И утрамбовать как следует.
Борька осторожно сполз с насыпи, засыпая снегом шнур. Когда дрезина прошла, он был уже внизу. Но Борька решил не торопиться, подождать часового. Скоро прошел и немец, прошел, ничего не заметив, и Борька пополз к лесу.